Евгений Гаркушев - Близкие миры
– Каким я был, таким я и остался, – бросил Николай. – Вы объясните, что я вам плохого сделал, что вы меня даже здесь достали? Жил бы себе потихоньку, занимался математикой…
Шарп молчал, приминая тяжелым сапогом зеленую травку и бросая косые взгляды на убитых солдат. В небе появились стервятники, которые пока не смели спускаться вниз, но смотрели на валяющиеся на земле трупы с таким же вожделением, что и тихоокеанец, а также его партнер Сорлаг.
– Мы вас не достали, уважаемый Давыдов, – протянул Шарп спустя минуту. – Между прочим, мы вас даже хотели спасти. Не тебя конкретно, а Давыдова. Кто же знал, что это ты? Поэтому мы так старались, защищая Давыдова от диверсии прыгунцов из Северо-Атлантического Альянса. Резвые такие, наглые и навязчивые. Никакого стремления к конструктивному сотрудничеству. Знаешь таких?
– Встречался.
– Даже так? Когда же успел?
– Да после знакомства с вами. На следующий день.
– И о нас ты им рассказал? – нехорошо улыбнулся представитель Тихоокеанской империи.
– Что же мне оставалось делать? Лгать я, вашей милостью, не могу. Да и не вижу смысла скрывать от кого-то нашу встречу. Одного не пойму – вы ведь вроде бы должны быть союзниками… И там, и там – Америка. Правда, вы в союзе с японцами, а те вроде бы расширились в сторону Европы…
– Почему ты решил, что мы должны быть союзниками? – удивился Шарп. – У меня вот Сорлаг союзник. Он, между прочим, чистокровный украинец, выходец из Львова. А некоторых своих соотечественников я бы с удовольствием к стенке ставил и в газовых камерах душил. Может быть, еще и буду душить…
Глаза проекции Шарпа словно бы затуманились, отразив на мгновение бетонные стены камер, в которых клубился газ и корчились жертвы.
– Обширные планы, – заметил Давыдов, сглотнув горький комок. – Только не пойму, зачем прыгунцам понадобилось Давыдова уничтожать? И как вы об этом узнали?
– Сейчас я тебе всю сеть нашу разведывательную выдам, – сипло расхохотался Шарп. – Жди! А пристрелить альянсовцы тебя – то есть не тебя, конечно, а Давыдова настоящего – хотели для того, чтобы ты нам информацию не сдал. Только у прыгунцов руки коротки. Сами они сюда заявиться не могли – Наушки мощнейшим энтропийным полем прикрыты, оно на сотню километров вокруг простирается. В вертолет тоже на ходу не прыгнешь. Вот они руками своих американских партнеров вертолет с курса и сбивали. А потом вас волокли в глубь страны, туда, где энтропийных полей нет. Но, видно, заподозрили неладное. Или кто-то другой им команду на ваш расстрел дал. Еле успели мы. А зря. Оказывается, вас и нужно было шлепнуть. Нечего было энергию тратить.
– Ошибка вышла, – посочувствовал Николай.
Шарп встряхнулся, поднес широкий кривой нож к горлу Давыдова:
– А зачем я тебе все рассказываю? Устал, наверное, в здешних степях болтаться. Жарко…
– Да и поговорить любишь.
– С обреченными, – добавил Шарп.
Давыдов понял, что у тихоокеанца гораздо больше возможностей уколоть его, и переключил мысли на другое. Неужели и ипсилон-проекции жарко? Но ведь если проекция в целях самосохранения чувствует боль, если испытывает реальные нагрузки (что правильно, ибо как, не чувствуя мир реально, рассчитать силу воздействия), то и жара должна передаваться оборудованием саркофага.
Уставшее и мрачное лицо Шарпа выглядело на удивление свежим для жаркой степи.
– Лучше скажи мне: тебя-то сюда зачем понесло, полудурок? – Оставить в покое свою жертву он не мог. – Давыдов настоящий встретиться с нами хотел по делу. Мы в своей глобуле Монголию контролируем, очень удобно аппаратуру разворачивать, проекции перемещать. Аппараты мощные стоят… А ты что здесь забыл, если тебя мы не приглашали?
Николай еще раз посмотрел на небо. Стервятников стало еще больше, но они опасливо держались поодаль от людей.
– Думал, если прежнему Давыдову нужно было сюда попасть, то и мне не помешает. Пожалуй, это и правда глупо. Наукой нужно было заниматься, а не политикой. Но политика затягивает.
– Затягивает, – прищурился будто от удовольствия Шарп. – Прав ты, Николай. Затягивает политика. Чем больше ею занимаешься, тем сильнее затягивает. Впрочем, на себе ты этого не испытаешь.
– Да, конечно, – кивнул Николай в опасной близости от кривого ножа.
Зачем злить врага. В продолжение своей политической карьеры он не очень верил в любом случае. А шансы на спасение таяли.
Пистолет забрал у него Джексон. А с голыми руками напасть на Шарпа – смешно! Тем более Сорлаг так и смотрит, чтобы пленник шага в сторону не сделал, мечом поигрывает. Вряд ли он без команды Шарпа осмелится убить нужного хозяину человека. За такие штучки могут быть неприятности не только у проекции, но и у лежащего в саркофаге настоящего Сорлага. Или Миколы Попандопулы – кто там на самом деле этот зашифрованный Сорлаг?
– А ты думаешь, друзья твои спасутся? – продолжал наслаждаться ситуацией Шарп. – Нет, ни в коем случае. И бегать за ними мы не собираемся. Просто переместимся немного ближе к лесу. Вход, выход – и бегать не нужно. Высокие технологии! Но жизнь ты им купить можешь.
– Слушаю, – коротко ответил Давыдов – болтовня Шарпа под палящим солнцем ему уже порядком надоела.
– Прыгунцы что о нас знают? Удивились, когда ты им о нас рассказал?
– Да не особенно. Говорили что-то насчет «глобулы пять» или «глобулы девять» – я уже точно не помню…
– Все ты путаешь, Давыдов! А еще великий математик – в некоторых мирах, конечно. Тебя, наверное, в твоей глобуле мама в детстве головой об пол уронила…
– Маму мою не трогай, – огрызнулся Николай.
– Так вот, о «глобуле девять» я тебе говорил. Оттуда и есть прыгунцы. Союзнички поганые. А на самом деле – злейшие враги.
– А, точно, – вспомнил Николай. – Панкрат обзывал вас всячески и обещал, что скоро из нашей глобулы прыгунцы вас выкинут.
Шарп задумался и, похоже, разозлился, потому что спустя несколько мгновений заявил:
– Порезвился ты, Давыдов, и будет. Личность ты опасная, хватит тебе нервозность в отношениях между глобулами создавать. К тому же сейчас, от тебя избавившись, мы будем уверены, что вновь на тебя не нарвемся. И никакие императорские разведчики тебе здесь не помогут. Действуй, Сорлаг!
«А что, если он и есть настоящий Давыдов. Из этой глобулы, подумал вдруг Николай. И не было в его жизни никакой школы № 5, учеников, финансовых трудностей. И переходов в другую глобулу. А все это – вживленные воспоминания. На самом же деле была только работа без отдыха, нервное напряжение, встречи с разными Сорлагами… И неустойчивая психика, требующая лечения…»
От таких мыслей Давыдову почему-то стало легко. Все, что сейчас происходит, происходит не с ним. Он – вечен и неизменен, а мир прекрасен и устроен наилучшим образом. В нем нет места боли.
