Ирина Адронати - Марш экклезиастов
…Судьба, судьба — скоморох небес!
23
Только кровавая беспощадная месть утешит разбитое сердце самурая.
Д. Х. Шварц «По следу орла»Катаоки Цунэхару и Итиро Симидзу уже на второй день почти подружились — как иногда могут подружиться два чопорных викторианских англичанина, оказавшихся на оккупированной бурами территории: то есть накрепко и очень близко, но только до перехода через линию фронта. Цунэхару отрекомендовался историком, преподавателем провинциального актёрского колледжа; это был очень удобный образ, он позволял объяснять все свои чудачества любовью к профессии. Итиро Симидзу был средней руки чиновником в министерстве транспорта. Кроме того, он был членом фан-клуба Эдогавы Рампо. Кто такой Эдогава Рампо, простой деревенский самурай Цунэхару не знал. В чемодане у Симидзу нашлись два двухлитровых кувшина сакэ «Красный журавль», баночка маринованных слив и коробка сыра. Цунэхару выставил купленное в Москве острое сушёное мясо, которое следовало нарезать тонкими полупрозрачными ломтиками, и приобретённый уже здесь, в аэропорту, швейцарский нож — как раз для нарезания этих ломтиков. Оба сочли, что в походных и даже осадных условиях ничего лучшего просто не придумать.
На балконе как раз нашлось место для двоих. Они сидели, пили из маленьких фарфоровых чашечек сакэ, смотрели вниз на пустую и замусоренную рю Бас с закрытыми витринами магазинов, и разговаривали о нелепой сущности человечества. Человечество никогда не понимало себя, а когда ему начинало казаться, что оно приближается к пониманию, незамедлительно что-то случалось…
Потом этот разговор плавно перетёк на нелепую судьбу самого Итиро Симидзу. Он трижды пытался жениться на хорошеньких девушках, но как только он делал предложение, обязательно что-то случалось. Одну девушку увёз новозеландский миллионер, другая приняла католичество и постриглась в монахини, третья, самая красивая, сменила пол и стала мальчиком. Итиро должен сказать по секрету: у него вообще не было женщины. Никогда. В юности он следовал даётэ, а значит, блюл воздержание в целях внутреннего совершенствования; а с годами у него развилась непомерная застенчивость. Да, он очень застенчив с женщинами, потому что у него вот здесь, на плече, родимое пятно в виде иероглифа «тогу». Цунэхару не знал, что такое «даётэ» и как простой иероглиф способствует застенчивости, но выяснять ничего не стал, полагая это праздным любопытством.
Он постепенно, шаг за шагом, подталкивал своего нового друга пооткровенничать о странном того поведении в Москве — что именно подвигло его на похищение древней яшмовой чаши? И с удивлением выяснил, что Итиро воспринимает чашу как неотъемлемую данность, как свою руку, как воздух. Да, он её взял там, на столе, но как он её мог не взять?.. нет, это было бы невозможно… Не тяжкий долг, который заставлял действовать самого Цунэхару, а что-то более естественное, поскольку неосознаваемое, инстинктивное, почти животное — двигало Итиро. И Цунэхару подумал, что его друг Итиро Симидзу — всего лишь раб чаши, тогда как он, Цунэхару — её страж и спаситель.
Ему сразу стало легко.
ИЗ РАССКАЗОВ ДЗЕДА ПИЛИПА(продолжение)
— …Не, Стёпка, за такой аусвайс какой-нибудь контрабандист здешний полцарства бы отдал, не задумываясь — и Луну в придачу. То есть тормозили нас, естественно, на каждом блокпосту — а их понатыкано было на каждом перекрёстке, — но стоило солдатикам этот картон увидеть, как сразу вытягивались, честь отдавали и иной раз даже паспорта не смотрели, я уже вообще молчу про багажник. Так что ехали мы легко, хотя и не быстро — потому что на этих блокпостах на всех очереди, и пока мы не обнаглели вконец, то стояли, ждали, когда перед нами бедолаг местных проверят, досмотрят, обыщут… Что? Зачем мне Луна? А я бы на ней оффшор основал и фирмы бы там регистрировал… зачем? Деньги бы завелись немалые… зачем? Ну… муви я хочу поставить такое… как бы сказать… да ладно, как ни скажи, а всё одно не получится как надо. А для муви надо много денег, это я усвоил себе накрепко. В общем, Луна, если её правильно по назначению использовать, немалые бабки принести может…
Да, так я отвлёкся. У этих чаперос… ну, у миротворцев, мать их, — у них развлекуха была отвязная: если кто им слово поперёк скажет, его тут же к стенке, на голову часы ставят, в зубы шоколадку суют — и по часам палят. Вильгельма Телля показывают. Ну, часы-то, правда, как правило, большие… Да, прямо при нас они так развлекались — а чего им бояться-то? Европе совсем не до них…
Ладно. Кое-как — однако едем. Подъезжаем к повороту очередному, указатель стоит: клиника «Пакс вобискум». И тут Крис мне говорит: Филя, давай постоим немного. Вот так пальцы в виски упёр, голову опустил и глаза закрыл. Думает, значит.
И я думаю. Мотор заглушил. Думаю: как там наши, в вёске-то? Так мне тревожно за них стало, ты не поверишь — аж дыхание перебило. Сижу, руль скребу когтями…
Колонна нам навстречу миротворческая — машины три грузовых крытых, БТР… Крис вдруг подпрыгнул, на грузовики уставился — а они притормозили, поворачивая, — и говорит: так это ж наших везут. Я было к ключу зажигания тянусь, а он говорит: постой, постой. Нашим сейчас ничего не угрожает, их поселят, накормят… а поехали-ка мы с тобой в Женеву, потому что вокруг той штуки — а Крис никогда Грааль по имени не называл, — вокруг неё что-то такое клубится… да и вообще. Чую я, говорит, что самое главное сейчас будет именно там.
И как в воду глядел, шаман…
В ожидании парабеллума
Ночью, пока я спал, албанцы поставили на уши весь лагерь — искали меня на предмет пожурить, — и утром администрация — та самая тётка — поставила меня под ясны очи, объяснила, что это я во всём виноват, и назначила трое суток карцера. Вернее, изолятора, потому что было там просто скучно, а так — ничего. Да и трёх суток я не просидел: правый кулак распух, разболелся, — в общем, решили меня везти под усиленным конвоем в больничку. Конвой состоял из четверых мрачных усатых албанцев с дубинками. Я пытался протестовать, но у меня был только один мой слабый голос против их четырёх — так что демократия в очередной раз победила.
Я так и не придумал, как об отъезде дать знать Тиграну…
Ехали в кургузом джипе, отдалённо похожем на «ниву», с красным крестом на капоте и дверцах. Меня зажали на заднем сиденье с обеих сторон; от моих конвоиров сильно пахло табаком и мокрой шерстью. Я был уверен, что до больнички меня не довезут, но нет — довезли. Там мне сделали рентген, оказалось, что у меня два перелома, — перевязали, наложили гипс, вогнали уколы от столбняка и ещё чего-то, дали с собой каких-то таблеток (я их потерял, так что не знаю, каких именно) — и отправили назад.
