Лариса Петровичева - Следы на воде
Кофе горчил. Мне казалось, что все идет не так, неправильно, но ошибки я не видел.
В глазах Анны светилась надежда, которую я не мог оправдать.
— Да потихоньку. Скоро отпуск, возможно, соберусь в Питер. Я ведь там жил раньше.
— Послушай, — сказала Анна. — Я действительно не хотела, чтобы это произошло с тобой. Потому что ты не просто песчинка из миллиардов песчинок, что бы по этому поводу ни говорилось. Потому что ты мне и в самом деле дорог. И не думай, я тебя очень прошу: не думай, что Вселенной правят кровожадные идиоты. Мир не такой, каким ты его видишь и те такой, каким вижу его я.
— Анна… — начал было я.
— Подожди. И если я делаю свой выбор, то это не значит, что за него будут отвечать другие. Никто, кроме нас, не несет ответственности за то, что с нами происходит. И не верь Джибрилy, конца света не будет. Никогда. Это метафора… ах!
Задетая ее рукой чашка кофе сорвалась со стала и отправилась в свободный полет. И словно при замедленной съемке я увидел, как взрывается от удара о пол фарфор, взлетает волной коричневая жидкость и падает на мраморные плиты.
Моя полугодовая зарплата выброшена в мусорное ведро. Почему-то я подумал об этом с облегчением. Анна смотрела на меня с совершенно детской растерянностью.
— Я такая неловкая, жуть, — печально промолвила она. А меня вдруг забил внутренний озноб, и кровь бросилась к щекам.
— Да не обращай внимая, — попытался я ее успокоить: Анна и вправду казалась расстроенной. — Я тебе другую чашку закажу.
— Дело не в этом, — вздохнула Анна, глядя, как официантка убирает осколки и вытирает отравленную лужицу. — Ужасно трудно объяснять словами то, что ясно мне самой сути, без всяких слов, да еще и так, чтобы ты понял. Я сумбурно говорю?
— Да, — кивнул я, отчего-то ощущая странное чувство, которое плясало внутри и стучало в виски.
Пару минут мы молчали. Я смотрел в окно на то, как льготники штурмуют социальный автобус, Анна размешивала сахар в новой чашке. Почувствовала ли она яд или разбитая посуда просто случайность?
— Миссия будет? — спросил я. Анна сделала аккуратный глоток, осторожно промокнула губы салфеткой.
— Нет. Я сделала выбор и не думай, пожалуйста, что это было легко. Но отвечать за него перед Управителем придется только мне. Ты ведь говорил с Джибрилом?
Я кивнул.
— Говорил. Еще и бил.
— Зря, — сказала Анна. — Лизе пришлось пойти на крайние меры, а Джибрил закатил скандал. Архангелу прибегать к магии слова не по рангу. Ты знаешь, я только недавно поняла, что он из себя представляет. Древнейший дух, повелитель темной бездны вод, по сути нелогичная, абсолютно иррациональная сила. Не верь ни одному его слову, он всегда играет по собственным правилам и раздавит тебя походя, не задумываясь.
Мне искренне хотелось ей поверить. Но я не мог.
— Значит, конец света не для нас? — уточнил я. Анна кивнула.
— Конца света и быть не может. Это все выдумки.
Где-то на самом краю сознания шевельнулся клочок серого тумана. Я вспомнил, как на моих глазах рушились земля и небо, и мне стало совершенно ясно: я втянут в игру великих сил, не понимаю ее правил и могу, в общем-то, только одно: постараться уцелеть самому — во всех смыслах. Или даже это уже не в моих силах?
— Ты меня успокоила, — произнес я.
— Нам следовало поговорить раньше, — промолвила Анна. — Тебе было бы гораздо легче.
Возможно. Только будет ли это иметь значение, когда через девятнадцать лет небо свернется в свиток и мертвые восстанут из гробов? Что будет иметь значение тогда?
А с другой стороны, почему я должен верить Джибрилу? Или все они друг друга стоят?
— Спасибо, — сказал я. — Прости, что наорал на тебя тогда.
— Это было год назад, — отмахнулась Анна. — Не стоит и вспоминать.
Меня не обыграли, думал я. Просто так не сдамся.
Охота на бога объявлена.
— Спасибо, — повторил я. Анна улыбнулась, взяла меня за руку, прикосновение обернулось легким разрядом электричества.
— Не волнуйся, — сказала она. — Все будет в порядке.
Мне искренне хотелось ей поверить. Но я не мог.
Минут через десять мы вышли на улицу, и там мое противно-неустойчивое настроение испортилось окончательно. Почти у дверей кафе я увидел смуглого оборванного ребенка, который сидел в пыли перед плошкой для милостыни и орал во всю глотку, требовательно и настырно. Меня перекосило от гадливости, словно это было не дитя человеческое, а отвратительное насекомое. Виноват ли в том был его визгливый крик, не знаю, но мне было противно до тошноты, а еще хуже от стыда за свое омерзение.
Анна сжала мой локоть, и мне стало немного легче. Мы пошли вниз по улице; голос ребенка оседал за спиной, таял, таял… Пальцы Анны были неожиданно сильными; казалось она способна сломать мою руку, как спичку.
— Кто такая Лиза, — спросил я. Анна вскинула голову.
— Интересно? Член Совета, патронирует равновесие вселенной и по совместительству любимая женщина Джибрила. Была, кстати, смертной.
— Я должен поблагодарить ее.
Анна кивнула и совершенно серьезно ответила:
— Думаю, она знает о твоей благодарности.
На душе было гадко. Будто бы яд для Анны стал моим. Давило ощущение неизбежности, неотвратимости финала, кружилась голова, и как никогда хотелось напиться.
Был ли я прав тогда, Ирэн? Прав ли сейчас?
Ирэн не могла ответить; Ирэн давно стала землей и травой, истаяла в сером тумане. Даже ее фотографий у меня не осталось, и я не уверен, точно ли помню ее лицо. И почему, зачем она вдруг вспомнилась сегодня?
Когда за край апрельских туч
Уходит мартовская кома
И запыленный воздух дома
Пронзает одинокий луч,
Когда теряют зеркала
Мое лицо на острых гранях,
Когда любовь почти не ранит
И вдаль направлена стрела,
Когда сонеты в облаках
Рисует ангельская стая
И, получив билет до рая,
Над городом ликует птах,
Тогда я верю: в небесах
Нас ждут. Нас помнят. Нас узнают.
Я не сразу понял, что это стихи и их прочитала Анна — казалось, они выбились ледяным ключом из меня самого, хотя стихов я не писал, десять лет не писал. Пришлось закрыть глаза, чтобы Анна не разглядела их выражения. Пришлось делать каменное лицо, чтобы скрыть все, что сейчас прорывалось наружу.
— Катя Семенова, — сказал Анна. — Та девочка, которая покончила с собой после визита к гадалке. Это ее последнее стихотворение. Верь мне, Кирилл, просто верь: это на самом деле важно.
Сильные пальцы разжались. Я открыл глаза: мы стояли на углу улицы Пирогова, возле аккуратного дома сталинских еще времен.
