Ольга Ларионова - Леопард с вершины Килиманджаро
Я не ждал ни шагов, ни шорохов. Я знал, что все, что со мной теперь будет, — будет хорошо. И я спокойно ждал этого хорошего будущего. Тогда бесшумно раздвинулась дверь, и бронзово-коричневый «бой» вкатил столик с ужином. Я посмотрел на него с любопытством — это был первый робот, который появился у меня за время моей болезни.
Стол был сервирован на двоих — значит, Сана меня уже больше не оставит. Шесть смуглых, почти человеческих рук быстро разливали кофе, раскладывали по тарелочкам лакомства, от которых пряно пахло суиком и школьными завтраками. Мне вдруг бросилось в глаза, что мой «бой», несмотря на свою пластическую моделировку и многоконечность, значительно тяжелее обычных сервис-аппаратов и даже снабжен проектором планетарного типа.
— Кофе натуральный? — спросил я его, чтобы узнать, снабжен ли он диктодатчиком.
— Да, но могу заменить, если вы желаете.
Голос был противный — мужской, но очень высокий, с металлическими нотками.
— Не желаю. Можно ли убрать с потолка снег?
— Пожалуйста. Выполнить сейчас же?
— Через пятнадцать минут. Какое сегодня число?
— Тридцать первое декабря.
Да, я основательно провалялся.
— Что со мной было?
— Региональное расстройство сиффузорно-запоминающей канальной системы.
А откуда он это знает? Слышал? Нет, так сказать никто не мог — разве что роботехник о причине выхода из строя аппарата высокого класса. Значит, этот «бой» имеет собственное мнение о моей персоне. Забавно. А вдруг это…
— Чему равна масса типовых буев-резервуаров на трассах Солнечной?
— От пятисот до семисот мегатонн.
— Сколько шейных позвонков у человека?
— Семь.
— Где расположены нейтринные экстрактеры в аппарате ЗИЭТР?
— Аппарат ЗИЭТР не имеет нейтринных экстракторов.
— Сколько мне было лет, когда я в последний раз покидал Землю?
— Тридцать два.
Все было ясно. Я ткнул его кулаком в золотистое брюхо.
— Можешь кончить этот маскарад и облачиться в свой серенький капот. Кстати, твой прежний голос мне тоже больше нравился, а то сейчас ты мне напоминаешь… М-м-да. Боюсь, что в этой области ты не силен.
— Я вас понял. В данное время заканчиваю курс сравнительной анатомии.
— Зачем?
— Должен усвоить все курсы высшей медицинской школы. Буду, в свою очередь, программировать других роботов на аккумулято-диагностику.
— Ну, работа у них будет не пыльная. Кстати, кто тебя программирует?
— Самопрограммируюсь по книгам и лентам записи.
— Но кто-то задает тебе круг определенной литературы?
— Да, Патери Пат, Сана Логе.
— При подобном перечислении женщин следует называть первыми.
— Благодарю, запомнил. Сана Логе, Патери Пат.
— Вот так-то. Перекрашивайся, все останется по-старому.
— Прошло тринадцать минут.
— Ну, ладно, проваливай.
Он выскользнул из комнаты, и вскоре я заметил, что снег постепенно исчезает — сначала с краев крыши, потом все ближе к центру здания, и вот потолок стал совсем прозрачным. Бездумные сумерки обступили меня. Темно-лиловыми стали цветы селиора в гагатовых вазах, пар над тонкими чашками казался дымком.
Пришла темнота.
— Свет, — сказал я.
Потолок замерцал, несколько искр пробежало к окну, и комната стала наполняться ровным холодным светом. Излучала вся плоскость потолка, и мне вспомнилось, что именно так освещают операционные.
— Меньше света.
Потолок стал меркнуть.
— Довольно.
В комнате царил гнусный полумрак.
— Педель! — крикнул я.
Он явился тем же блестящим франтом — вероятно, ввиду того, что его система была усложнена, он счел нецелесообразным возиться со сменой капота. Он игнорировал мой каприз, и правильно сделал.
— Пригласи сюда Сану Логе…
На мгновенье мне вдруг стало нестерпимо жутко.
— Если она здесь, — добавил я.
— Она разговаривает с доктором Элиа в его лаборатории.
— Это далеко отсюда?
— Семь километров сто тридцать метров.
— Пусть она придет.
— Пожалуйста. Выполнить сейчас же?
Давнишнее раздражение шевельнулось во мне. Мне захотелось к чему-нибудь придраться.
— Кстати, это ты умудрился расставить эти симметричные веники вдоль окна?
— Нет. Цветы расставляла она сама.
— Не имей привычки говорить о Сане «она». Она тебе не «она».
— Не понял.
— Говори: «Ее величество Сана Логе».
— Что значит эта приставка?
— Это титул древних королев, не больше и не меньше.
— Понял. Запомню.
— Очень рад. Можешь выполнять.
Сана почувствовала, что я жду ее. Она появилась, не дожидаясь вызова, и столкнулась в дверях с Педелем. Я наклонил голову и с интересом стал ждать, что будет.
Педель посторонился, пропуская ее, потом обернулся ко мне и с педантичной четкостью доложил:
— Полагаю, что вызов не нужен. Ее величество Сана Логе уже здесь.
Сана должна была засмеяться, постучать пальцами по бронзовой башке моего Педеля и выгнать его; но лицо ее болезненно исказилось, она глянула на меня, как матери смотрят на детей, если они делают что-то не то, совсем не то, что нужно, и бесконечно досадно, что вот свой, самый дорогой, — и непутевый, не такой, ах, какой не такой!.. Засмеяться пришлось мне и выгнать Педеля пришлось тоже мне, но я не сказал ему, чтобы он не называл больше Сану так. Мне-то ведь это нравилось. И потом, может быть на Земле хоть одна королева?
Я хотел встать, но Сана меня остановила. Она ходила взад и вперед вдоль прозрачной стены, к которой снаружи неслышно приклеивались огромные снежинки. Я понял, что если двое будут ходить по одной, не такой уж просторной комнате, то это будет слишком. Я устроился поудобнее на моем ложе и приготовился слушать. Сейчас она будет говорить, говорить бесконечно долго. И самое главное, она будет говорить, а не отвечать, как делали мои роботы; говорить, что ей самой вздумается, причудливо меняя нить беседы, путая фразы и не договаривая слова; говорить неправильно, нелогично, говорить, словно брести по мелкой воде, то шагом, бесшумно стряхивая с гибкой босой ступни немногие осторожные капли, то вдруг пускаясь бегом, подымая вокруг себя нестрашную бурю игрушечных волн, пугаясь зеленых островков тины и внезапно останавливаясь, не в шутку наколовшись на острую гальку… Действительно, прошло столько минут с тех пор, как мы встретились, а я все еще не знал, как она прожила эти одиннадцать лет — как и с кем.
Ну, что же ты так долго колеблешься? Говори, хорошая моя. Я ведь еще не вспомнил как следует твоего голоса…
Сана подошла к столику с остывшим кофе и оперлась на него руками, словно это была трибуна. Я постарался не улыбнуться.
