Александр Торин - Мы - пионеры, дети рабочих
-- Эй, мистер, -- в поле моего зрения появилась пожилая женщина. -- В чем дело?
"Хунвейбинка" -- мгновенно понял я.-- Извините, -- я попытался быть вежливым настолько, насколько мог. -- Вы бы не могли заниматься всем этим немного потише...
-- Почему это? -- Хозяйка перешла в наступление. --Вам должно бы быть стыдно! И вообще, как вы смеете мешать нашим детям? -- Слово "нашим" было нарочито подчеркнуто. -- Кстати, мистер, это - наша частная собственность. Если вы посмеете еще раз нас побеспокоить, мы вызовем полицию.
-- Извините, я собственно, -- мне стало неловко и противно одновременно. -- Нельзя ли... Ну хоть немного потише.
-- Нельзя! -- Хунвейбинка развернулась ко мне спиной и оскорбленно вошла в дом.
-- О, Господи, -- взревел я. -- Нет мне спасения. Почему я попал в эту сумасшедшую страну непуганных идиотов? Почему эти плоды культурной революции живут в собственном доме, разводя всякую социально-незрелую ересь? За что караешь ты меня?
-- За грехи, -- ласково пропел внутренний голос, и я понял, что вдохновение ко мне сегодня уже не вернется. По этому поводу я решил окончательно погрязнуть в грехах, и поехал к любимой девушке, у которой задержался до пол-второго утра. Вернулся я домой пахнущий коньяком, в мятой рубашке и совершенно вдохновленный, сел за письменный стол, и, поглядев на рукопись, почему-то оказался в длинном школьном коридоре из моего детства.
Снилось мне детство, причудливым образом смешанное с отротчеством и юностью. Меня исключали из состава пионерской организации за употребление коньяка и курение в школьном туалете. Нет, курить я курил, признаюсь, но вот коньяка в те годы не употреблял, разве что портвейн "Три семерки". Вот уже выстроились в ряд пионеры, презрительно смотрит на меня директриса, она поджала губы и сейчас...
-- Погодите, -- смеюсь я. -- Я уже взрослый. Более того, я живу в Америке и вы меня исключать не имеете никакого права. С курением, правда, у них и здесь проблемы, но, честное слово, я курю только у себя в садике и в автомобиле. Я понимаю, что отравляю окружающую среду, но...
-- Ха-ха-ха, -- смеются пионеры.
-- Честное слово, я здесь уже несколько лет. Не верите - посмотрите, за углом моя машина стоит, вот ключи. Разве в наши времена у советских граждан были такие машины? -- Аргумент этот представляется мне убийственноубедительным, и я радостно усмехаюсь.
-- Ты, -- директриса задыхается от негодования. -- Ты продался империалистам. За тряпки, за Кока-Колу! За автомобиль! За пачку сигарет "Кэмел"! Позор!
-- Да не курю я "Кэмел". И причем здесь Кока-Кола? И вообще, вас давно нет! -- протестую я. -- Вы выросли. Многие даже погибли, кто в Афганистане, кто в более поздние времена. Генка Захаров, например, его в Афгане убьют. И Сережку Гаранова тоже. А Мишу Шестова конкуренты положат в девяносто третьем. Человек пять из вас в Америке будут жить. Даже председатель совета отряда Игорь Костиков будет жить в Америке, я его там видел, в супермаркете! Честное пионерское!
-- Игорь, это правда? -- Директриса сурово смотрит на него. -- Как ты мог так поступить? Где твоя пионерская совесть?
-- Я больше не буду, Татьяна Семеновна, клянусь! -- всхлипывает Игорь и подносит к губам золотой горн.
-- Па-рарара! Ра-Ра! -- Трубит он. --Па-рарара! Ра-Ра! Подъем!
Я недовольно поежился и обнаружил, что заснул за письменным столом. Правая рука затекла и меня совершенно не слушалась. К тому же, болела голова и пересохло в горле.
-- Па-рарара! Ра-Ра! -- Услышал я, только на этот раз наяву. Звук горна, как мне тогда показалось, способен был разбудить мертвеца.
-- Господи, который же час, -- я побрел к кровати. -- Шесть пятнадцать утра....
На улице светало.
-- Надо меньше пить. Фу, как неловко, -- я вспомнил вчерашний вечер и бесконечные банальные глупости, которые я нес под шафе. Впрочем, моей девушке, кажется, это нравилось, по крайней мере у меня до сих пор в ушах стоял ее неповторимо-женский смех.
-- Па-рарара! Скауты, к утренней линейке будьте готовы!
-- Всегда готовы -- рявкнул хор детских голосов.
-- Равняйсь.... Смирно.
-- Господа Бога душу мать... -- Я завернулся с головой в одеяло, пытаясь избегнуть звуков американского гимна. Звуки эти, усиленные мощными колонками, сотрясали хлипкие стены моего домика и проникали в мой мозг сквозь фундамент и матрасные пружины.
-- А это что такое? -- Мелодия сменилась, и вспомнились мне поле в липкой, размокшей глине, гнилые картофельные клубни, усталые студенты и издевательская песня:
"Солнце восходит над речкой Хуань-Хэ,
Китайцы на поле идут.
Горсточка риса у них в руке,
И песню задорно поют:
--Унь-нянь, унь-нянь-нянь..."
Я мог поклясться, что забытая песня эта пелась на мотив китайского национального гимна. Прослушав куплетов шесть, я начал одуревать от однообразной мелодии. Все мечталось мне, что очередной куплет будет последним, но тягучее пение начиналось снова и снова.
-- Ах вот вы как! -- Взревел я. -- В голове моей опилки, тра-та-та. Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро. -- Нет, у меня было неожиданно жестокое похмелье, иначе почему бы я так умилялся скрытой мудрости этого стихотворения. -- Получайте наш ответ лорду Керзону! Где мой удлинитель? -Я вытащил в садик электронное пианино фирмы "Ямаха".
-- Союз Нерушимый. Республик Свободных. Сплотила Навеки...
"Ямаха" давала прикурить. Мощности было в самый раз, и кому какое дело, что моя затекшая рука то и дело брала фальшивые ноты....
-- Славься, Отечество...
-- Унь-нянь-нянь!
-- Наше Свободное! -- Я выжал громкость до предела.
-- Мама! -- Взревел китайский скаут. -- Нам опять сосед мешает.
-- Я вызываю полицию, этой наглости необходимо положить конец! -раздался визгливый женский голос, и я поспешно ретировался.
Каюсь, я тогда испугался. Даже как-то стыдно стало. Минут сорок я бродил по дому, ожидая звонка в дверь. Потом стало понятно, что полицию никто не вызвал, или она просто не приехала. По этому поводу, и будучи в расстроенных чувствах, я пошел на кухню, достал из холодильника водку, в очередной раз подумал, что добром все это не кончится, выпил пару рюмок и ушел спать.
Как же хорошо... Давно так не было. В городе уже начинают гнить кленовые листья. Вечерами, под тусклым светом фонарей, когда кажется, что еще немного, и вдруг откроется перед нами какая-то сокровенная тайна мироздания...
-- Ра-- рара, ра-ра, ра-ра! -- Прорвалось ко мне из-за окна, прервав сон.
-- Пионерский наш отряд! -- Взбесился я.
-- Ра-- рара, ра-ра, ра-ра! Скаут Джааронг! Левой! Левой!
-- Все, не могу больше! -- И я понял, что хочу я этого, или нет, но мне придется прервать отпуск и выйти на работу.
Не получилось у меня отпуска. Вот они, тускло освещенные клетушки-кубики в огромном зале с люминисцентными светильниками под потолком. Вот и люди-муравьи, копошащиеся в проходах. А вот и мой луч света в темном царстве, сидящий в соседнем кубике Патрик. Он - Ирландец, и мой друг, и этим все сказано.
