Владимир Колин - Джованна и ангел
- Джованна, что с тобой? - спросил Витторио.
Она вдруг вскрикнула, кинулась к нему и со страстью, испугавшей ее самое, обвила его шею руками.
Неужели она его еще любит? И даже сильнее, чем раньше? Она вдруг поняла всю обреченность этого чувства, увидела свою ревность, отчаяние ...
- Я не хочу плакать, - быстро проговорила она словно боясь, что не успеет сказать ему об этом. - Я говорила с Парпарией, Витторио .. .
Тень промелькнула на лице мужчины. Но серые глаза смотрели прямо на нее.
- И что же? ...
- Я узнала, что могу иметь детей, хотя у нас. . . Теперь я знаю все.
С улицы донесся смех девушки. "Словно из другого мира", - подумала Джованна.
- Разве это не странно, что в какие-то несколько слов можно вложить... все? - спросил Витторио.
Как и Парпария, он встал и начал расхаживать по комнате. - Я все время думал, как скажу тебе об этом, когда... Но какое это имеет значение, Джованна? Для нас, для нашей любви?
Он стоял перед ней, стараясь казаться спокойным и уверенным. Но она чувствовала, как он колеблется, хрупкий, словно мраморная колонна, которую подточила вода...
- Для нашей любви, - подхватилаДжованна. Потом остановилась и глубоко вздохнула. - Для нашей любви, - повторила она со странным усилием. - Это ужасно.
- Джованна!
- Но я не могу думать только о ней, - быстро добавила она и, глядя ему прямо в глаза, воскликнула: - Ведь я человек, Витторио!
Ее крик еще вибрировал среди стен, полных воспоминаний.
- А я, что я такое, как ты думаешь?
- Ты?... Ты Олоферн, - шепнула она. И зарыдала.
Она все еще стояла на ногах, и слезы текли по ее лицу. - Уходи, Витторио, я не хочу стать Юдифью ...
Но Витторио не ушел. Бросившись к ней, он покрыл ее лицо поцелуями. Соленый вкус слез вызвал у него пароксизм любви и страдания, который гасил все мысли. Он мог лишь сжимать на груди любимое существо в страстном стремлении передать ему свою силу, надежду ... Не говоря больше ни слова, все так же обнявшись и больше, чем трепещущими руками, связанные общей скорбью, они казались повторением человеческой пары тех далеких времен, когда страх, а не любовь привязывал женщину к мужчине.
Постепенно Джованна совладала со своими слезами.
- До сих пор я плакала только от восхищения, - сказала она, и он почувствовал в ее словах упрек.
- Я не знаю, поняла ли ты слова Парпарии и в самом ли деле он сказал тебе все, - произнес он наконец. - Я... Мы не Олоферны. Мы ценим каждый камень, обработанный человеком, каждую его мысль. Мы хотим нести дальше его свершения и его идеи. Ни один из нас не хочет разрушать ...
- Но это случится, Витторио, хотите вы того или нет!
- Не случится, Джованна. Ты видела, как мы любим Помпею ... Поняв, какая пропасть готова разверзнуться между нами и всем, что мы любим, мы придумали выход.
Она слушала его с болезненным напряжением, всей душой стремясь поверить.
- Какой может быть выход из безвыходного положения?
Улыбка осветила лицо мужчины, когда он произнес, казалось бы, без всякой связи: - Ты даже не понимаешь, как я люблю тебя, Джованна ...
Они сидели на диване, видевшем их первые объятия.
Услышав слова, говорящие лишь о ней, сводящие все к размерам ее собственной любви, Джованна почувствовала, как ее собственная боль отрывается от великой боли, мучившей ее до сих пор.
- Ты говоришь о любви? Но что значит для тебя это слово? ... Ведь ты уже столько раз любил до меня. Ты любил, когда я была девочкой, игравшей на аллеях парка, и будешь любить, когда я буду бессильной старухой, когда меня больше не будет!
- Тебе трудно это понять, Джованна ...
- Потому что в моем распоряжении нет вечности? Да, моя любовь не боится жертвы.
- Жертвы?!-повторил Витторио. И, качая головой, заговорил тихо, почти шепотом. В один прекрасный день, - в любой день, когда угодно - я могу остаться один. Через год, через двадцать лет, через минуту. Один... Вот этими пальцами я закрою глаза любимого существа, закрою навеки. И буду жить дальше, и буду вечно видеть свои пальцы...
Джованне захотелось спросить его, сколько раз ему уже приходилось закрывать глаза любимого существа, но она почувствовала, что совсем не рвется услышать ответ. Она представила себе обратную ситуацию, и с быстротой молнии перед ней промелькнула картина того, как она присутствует при смерти Витторио. Она пережила невозможность помочь ему, удержать его на краю пропасти, в которую он соскальзывал медленно и непреклонно, навсегда уходя от нее, от ее ненужно сильных, тщетно протягиваемых к нему рук. Она пережила вдвое более страшную агонию человека, который остается в живых, который обречен пережить любимое существо, пережила смерть и любовь, раненную смертью, но обреченную на бессмертие и вечные воспоминания. Она увидела свои пальцы, по-прежнему готовые хватать, щупать, чувствовать, пальцы, которыми она закрыла глаза Витторио. И уверенность в том, что умрет она, даровала ей эгоистическое успокоение, граничащее с радостью. В этот момент Витторио взял ее за руку и, чувствуя, как ее охватывает сострадание и стыд, она поднялась до понимания того, что было ей недоступно.
- Вот моя жертва, - сказал Витторио, читая у нее в сердце.
- Вот почему я сказал о том, как люблю тебя... У некоторых из нас есть время... мужчины и женщины, для которых будущее - это огромная река, по которой они путешествуют вместе. Но я не мог допустить, чтобы время утекало у меня между пальцев ...
- Говори, Витторио, - попросила она.
И опустила голову на его колени. Рука Витторио гладила ее волосы.
- Я бился дни и ночи, но выхода не было. По правде сказать, я и прежде задумывался о том, что мы должны сделать, чтобы не слишком отойти от цивилизации, рожденной на Земле. Я работал в Африке, в Южной Америке... Мы время от времени переселяемся, ты понимаешь: трудно работать в одном и том же городе, среди людей, которые стареют, умирают и только ты один... Я уж не говорю о трагедии расставания с друзьями...
- С возлюбленными, - добавила Джованна.
Она еще не могла забыть. Не могла простить. Но теперь она понимала, и все, что раньше было болью, улеглось, как чуткий осадок, по которому лишь время от времени пробегала тревожная волна...
- И тогда, чтобы не порождать всевозможных домыслов, ты просто меняешься, получаешь новое социальное положение. Так я попал в Рим ... и встретил тебя.
Рука Витторио перестала гладить ее волосы и сжалась, передав ей всю его любовь, все волнение, которое он испытал, обнаружив, что женщина, вьшесенная им из охваченного пламенем зала, становится средоточием всех его мыслей, ограничивая их коротким периодом одной земной жизни.
- Теперь речь шла уже не только о человечестве, от которого мы отошли бы еще через какой-то неопределенный промежуток времени, но и о нашей любви.
