Лестер Дель Рей - Опасные видения (сборник)
Вверх извиваясь по ее ноге, нежной, как ухо котенка, кольцо за кольцом, и скользя под сводом паха. Тычась кончиком носа в нежные, закрученные барашком волоски, и затем, Тантал по своей воле, ты взбираешься по плавному изгибу живота, приветствуешь пуговку-пупок, нажимаешь на нее, подавая звонок на верхние этажи, обвивая и обвиваясь вокруг узкой талии, застенчиво, быстренько срывая поцелуй с левого и правого соска. Затем вниз, обратно, чтобы организовать экспедицию, взойти на холм Венеры и водрузить на нем свой стяг.
О, запрет на услады и священносвятосветлость! Там внутри ребенок, от духа зародившийся, он начинает формироваться в страстном предопредвкушении материального мира. Капля, яйцо, и прорастай по раструбам тела, торопясь проглотить Счастливчика Микро-Моби Дика, опережая в корчах миллионы и миллионы его братьев; идет борьба на выбивание.
Зал заполняется до краев кваканьем и карканьем. Жаркое дыхание леденит кожу. Он исходит потом. Сосульками обрастает отечный фюзеляж, его продавливает гнет льда, туман клубится вокруг, рассекаемый со свистом, распорки и растяжки сковало льдом, и с ним происходит стремительное высокопадение. Вставай, вставай! Где-то впереди спутан туманами Венерберг, опутана ими гора Венеры; Таннхаузер, подхвати ревом твоих труб падшие звуки, я в крутом пикировании.
Дверь в комнату матери открылась. Грузная жаба заполняет все пространство яйцевидного дверного проема. Ее подгрудок набухает и опадает наподобие мехов; ее беззубый рот широко разинут. Крикукекеп! Раздвоенный язык выстреливает и обвивается вокруг питона, зажатого щелью пола. Он вскрикивает сразу обоими ртами, мечется вправо и влево. Спазм неприятия прокатывается по коже. Две перепончатые лапы гнут и завязывают его бьющееся тело в узел, теперь будешь голенчатовальным ошейником.
Женщина продолжает прогулку. Подожди меня! Наводняется с шумом улица, волна бьет в узел-ошейник, откатывается, отлив схлестывается с приливом. Слишком много, а открыт всего один путь. Он резко рванулся; хляби небесные разверзлись, но нет Ноева ковчега или чего другого; он обновляется, заново: миллионное крошево мерцающих извивающихся метеоров, вспышек в корыте всего сущего.
Да приидет царствие твое. Чресла и живот облеглись подпрелой аморатурой, и тебе холодно, сыро, и ты дрожишь. Не плота нам — спастись от потопа, а плоти!
Права Бога на рассвет истекают
…Прозвучало в исполнении Альфреда Мелофона Вокспоппера на канале шестьдесят девять-Б в программе «Час Авроры — заряд бодрости и чашечка кофе». Строки записаны на пленку во время пятидесятого ежегодного смотра-конкурса в Доме народного творчества по адресу Беверли Хиллз, Четырнадцатый горизонт. А сейчас в исполнении Омара Вакхалидиса Руника — строки, родившиеся у него на лету, если не считать небольших предварительных набросков предыдущим вечером в таверне для узкого круга «Моя Вселенная»; и такой подход будет оправдан, потому что Руник не помнил абсолютно ничего из того вечера. Несмотря ни на что, он завоевал Большой лавровый венок в первой подгруппе, при этом все награждались только Большими венками во всех тридцати подгруппах; Боже, благослови нашу демократию!
Розово-серая форель борется с ночной стремниной,
Пробиваясь к икрометному омуту завтрашнего дня.
Рассвет — красный рев быков Гелиоса,
Пересекших черту горизонта.
Фотонная кровь умирающей ночи,
Заколотой Солнцем — убийцей…
И так далее на пятьдесят строк, перемежаемых эффектными паузами, прерываемых восторженными криками публики, аплодисментами, свистом, неодобрительным гулом и взвизгами.
Чиб наполовину проснулся. Он смотрит, щурясь, вниз: тьма сужается до тонкой полоски по мере того, как сон исчезает с грохотом в подземный туннель. Он глядит сквозь щелки едва разлепившихся век на другую реальность — сознание.
— Пусть идут мои соглядатаи для высматривания! — стонет он, вторя Моисею, и далее, вспоминая длинные бороды и рога (благодаря Микеланджело), он вспоминает своего прапрадеда.
Воля, этот домкрат, раздвигает настежь его веки. Он видит экран своего фидео, который занимает всю стену напротив и загибается на половину потолка. Рассвет — рыцарь солнца — швыряет на землю свою серую перчатку.
Канал шестьдесят девять-Б — «Ваш любимый» — собственный канал Лос-Анджелеса, дарует вам рассвет. (Надувательство в натуре. Поддельная заря, которую создают электроны, которые испускаются аппаратами, которые создал человек.)
Просыпайся с солнцем в сердце и песней на губах! Пусть трепещет твое сердце под волнительные строки Омара Руника! Увидь рассвет, как птиц на дереве, как Бога, увидь его!
Вокспоппер декламирует напевно свои стихи, и в это же время разливается напевно григовская «Анитра». Старый норвежец никогда не помышлял о такой аудитории, но это не страшно. Молодой человек — Чибиабос Эльгреко Виннеган проснулся с поникшим фитилем из-за того, что извергся липкий фонтан из нефтеносных слоев его подсознания.
— Оторви свой зад от ослицы и марш на жеребца, — говорит Чиб. — Пегас вот-вот отбывает.
Он говорит, думает напряженно живет данным моментом.
Чиб вылезает из кровати и задвигает ее в стену. Если оставить кровать, она торчит, вывалившись измятым языком алкоголика, и это нарушает эстетику его комнаты, разрывает ту кривую, которая является отражением основ мироздания, это мешает ему заниматься своей работой.
Комната представляет собой внутренность огромного яйца, в остром конце которого — яйцо поменьше, там туалет с душем. Он выходит оттуда, подобный одному из гомеровских богоподобных ахейцев: с массивными бедрами, могучими руками, золотисто-загорелой кожей, голубыми глазами, рыжеватыми волосами, хотя и без бороды. Телефон звонит, имитируя басистые раскаты, какие производит одна южно-американская древесная лягушка, как он слышал однажды по сто двадцать второму каналу.
— О сезам, откройся!
Inter caecos regnat luscus
Рекс Лускус на фидео, его лицо растягивается по экрану, кожа выглядит как исклеванное снарядами поле боя времен первой мировой войны. Он носит черный монокль, прикрывая левый глаз, выбитый в яростной потасовке между искусствоведами во время трансляции одной из лекций в серии «Я люблю Рембрандта» по сто девятому каналу. Хотя у него достаточно влиятельных связей, чтобы вставить новый глаз без очереди, Лускус не торопится.
— Inter caecos regnat luscus, — любит повторять он, когда его спрашивают об этом, и довольно часто, если даже и не спрашивают. — Перевод: среди слепых одноглазый — король. Вот почему я дал себе новое имя — Рекс Лускус, то есть Одноглазый Король.
![Лестер Дель Рей - Атака из Атлантиды [сборник]](/uploads/posts/books/82466/82466.jpg)
