Коллектив авторов - Полдень, XXI век (декабрь 2012)
Все-таки странные мысли приходят человеку в голову, когда он находится в чрезвычайно непривычной для себя ситуации. Я даже оглянулся – мне послышался в ночной тишине грозный далекий отцовский крик. Померещилось. Но не померещился поцелуй, длившийся, как мне показалось, вечность.
– Эй! – то ли выкрикнул, то ли прошептал я, и, преодолев не страх, а ступор, шагнул вперед и схватил Дженнифер за плечо. Никогда прежде я не позволял себе такого грубого жеста, сестра была очень чувствительна к прикосновениям, она и материнских ласк сторонилась, желая остаться одной в своем мирке, мало соприкасавшемся с реальностью.
Дженни дернула плечом, ладонь моя соскользнула, и рука прошла сквозь тело призрака – конечно, могло ли быть иначе? – на что Норман не отреагировал.
Поцелуй все же прервался, и парочка стояла, обнявшись и поедая друг друга взглядами.
– Эй! – повторил я. Других слов у меня не то чтобы не было, но они застряли у меня в горле, а непроизнесенное вызывает ощущение удушья, будто звуки, слепившись, не позволяют вздохнуть.
Призрак что-то тихо шипел, бубнил и порыкивал, и, что самое странное, Дженнифер не только вполне его понимала, но и отвечала теми же звуками, которые казались мне не от мира сего, настолько они были нечеловеческими, варварскими, да просто нелепыми.
– Эй! – повторил я третий раз, и только тогда Дженни меня услышала, а может, просто вспомнила о моем присутствии. Неожиданно не только для меня, но и для призрака, покачнувшегося и едва удержавшегося на ногах, Дженнифер оттолкнула Нормана, и ее темный силуэт бросился в сторону, где была дверь в анфиладу, по которой мы попали в эту комнату. Естественно, я последовал за сестрой, тут же обо что-то споткнулся, но сумел удержаться на ногах. Призрак остался сзади – он, похоже, не собирался (и слава Богу!) следовать за нами, и мы – Дженнифер впереди, я следом – в почти полной темноте бежали (бежали? Скорее пробирались, нащупывая руками стены) из проклятого дома наружу, в ночь, где светили звезды, а со стороны Ратушной площади доносились тихие разговоры, казавшиеся громкими в ночной тишине.
Дома все спали. Из комнаты родителей доносился громкий храп, и я возблагодарил Бога за то, что Он не позволил отцу проснуться среди ночи. Сейчас я прекрасно представлял себе, что до конца этой истории еще далеко, и Дженнифер еще не раз покажет, на что способна, и что она совсем не такая убогая, какой выглядела и какой все ее считали. Девушка, без запинки выговаривающая такие странные слова, как «экспериментальная проверка» и «общая теория относительности», что бы эта абракадабра ни означала…
Я хотел помочь Дженнифер взобраться на подоконник, но изумлению моему в ту ночь суждено было продолжиться: сестра подтянулась обеими руками и перевалилась в комнату, не произведя при этом никакого шума. Даже я не сумел бы проделать это так ловко, что и продемонстрировал минуту спустя, с грохотом повалившись на пол после того, как больно ударился локтем о раскрытую раму.
За стеной послышалось движение – должно быть, отец если и не проснулся, то что-то услышал во сне и принялся ворочаться с боку на бок.
Через минуту все стихло. Тихо было и в комнате Дженнифер. Я быстро разделся и попытался уснуть, но сна не было ни в одном глазу, и весь остаток ночи я провел, вспоминая полупрозрачное, с огромными глазами, лицо призрака, тень сестры, потянувшуюся к нему, чтобы погладить ладонью нематериальную щеку, и странный, необъяснимый, волнующий поцелуй, которому я сейчас завидовал белой завистью, понимая, что никакие мои поцелуйчики с соседскими девчонками и близко не шли в сравнение с этим проявлением истинной страсти.
До восхода солнца я вспоминал, забывал, вспоминал вновь и старался запомнить слова, произнесенные Дженнифер, а ей подсказанные Норманом, студентом колледжа, который он почему-то называл университетом, и я не то чтобы верил каждому слову, но подозревал, что от веры моей или неверия ничего не зависит. Что есть, то есть. Что произошло, того не изменишь. А будущее…
С будущим мне пришлось столкнуться на следующую ночь, и, засыпая утром под первыми лучами восходившего солнца, я не подозревал ни о чем и воображал, что мои и Дженнифер приключения закончились…
* * *Не выспавшись и чувствуя себя побитым, я отправился в Нью-Йорк, в адвокатскую контору «Пэн и Сточер», которая вела дела отцовской фирмы. Старший Пэн, по мысли отца, должен был стать моим наставником на адвокатском поприще, которое не столько не соответствовало моей натуре, сколько моя натура не была приспособлена к этому виду деятельности. Мистер Пэн прекрасно это понимал, он знал людей, а будучи знаком с моим отцом с юных лет, неоднократно предупреждал его (я так полагаю, хотя отец никогда не говорил об этом) о бесполезности моего приобщения к миру юридических формулировок и казусов. Возможно, не без влияния мистера Пэна отец согласился с тем, чтобы я остался в Глен Ридже и помогал ему в деле, которым он занимался всю жизнь, но, по моим наблюдениям, все же недолюбливал, полагая для себя лучшей долей именно адвокатуру, закрытую для него в молодые годы в силу того, что ему нужно было не об учебе думать, а содержать семью после смерти родителей.
Мы хорошо поговорили со старым Пэном и с молодым Сточером перекинулись парой слов, пока клерк готовил для подписи документы. Перекусил я в закусочной у Моррисона на семьдесят второй улице и возвращался под вечер домой в прекрасном настроении. Необычное оживление на нашей Уайлдвуд-Террас заставило меня вернуться в реальность из мира грез, в котором я пребывал всю дорогу.
– Джон! – окликнула меня из своего окна миссис Чедвик, только я свернул к нашему дому. – Поворачивай коляску к Ратуше! Твой отец там и все мужчины!
– Что случилось? – спросил я, предчувствуя уже, что услышу.
– Дженнифер пропала! – выпалила миссис Чедвик. – Около полудня вышла со двора, и с тех пор ее никто не видел! Видимо, пошла в лес и заблудилась. Она любит считать всякую чепуху, а в лесу нынче цветов полно, есть что пересчитывать. Ей на весь век хватит, вот только бедняжка не соображает…
Я не стал слушать, что думает соседка об умственных способностях Дженни и, поставив коляску в сарай, а лошадь в конюшню, забежал на минуту домой, где застал матушку, рыдающую у окна в кухне. Не стал я слушать и ее причитаний, в которых никогда не было ни здравого смысла, ни сколько-нибудь умной мысли, и, схватив лежавший на столе пирожок (даже в эти часы мать продолжала выполнять обычную работу – кормить-то все равно надо), бросился со двора – не к площади, где, по словам миссис Чедвик, шериф устроил сборный пункт, а в противоположную сторону – к Угловому Дому.
