Джон Мини - Фактор жизни
Левитокар — темно-синий кобальт и сверкающее серебро — медленно выскользнул из туннеля Скальт Бахрин, направляясь к центру рынка. Он проплывал вдоль алых рядов, и милиционеры отдавали ему честь. Дрожа от нахлынувшего возбуждения, Том наблюдал, как мобиль опустился на каменные плиты в центре алого круга. Стекла кабины стали прозрачными.
Широкоплечий мужчина шагнул сквозь мембрану левитокара. Он отбросил за спину темно-синий плащ, и взглядам присутствующих открылась рубашка из тонкого безупречного шелка. Усмешка на мгновение пробежала по квадратному красивому лицу, обрамленному аккуратно подстриженной темной бородой, и мужчина шагнул на землю.
Труда напряглась. Ее тело буквально свело судорогой от напряжения.
— Что… — начал было Том, но осекся.
Слуги в темных ливреях окружили своего лорда.
— Я знаю его, — с горечью в голосе прошептала Труда. — Это Оракул Жерар д’Оврезон.
«Но он же не похож на других оракулов, — подумал Том. — Ну нисколечко не похож».
— Кажется, он собрался здесь заторчать. — В голосе Труды не было радости.
Вытянув тонкие лапки, с заднего сиденья мобиля поднялся черный двенадцатигранник. Словно паук. Он направился в центр рынка и опустился на пол. Лапки на мгновение втянулись внутрь, снова вытянулись, открывая глазу многочисленные сочленения, и уперлись в каменные плиты. Теперь кончики паучьих лап были расставлены по окружности диаметром около пятнадцати метров.
— Том, я думаю, тебе пора домой.
— Но… — Юноша посмотрел на палатку отца. Ничего особенного не происходило. Отец точно так же, как и все остальные, смотрел на Оракула.
Между тем двенадцатигранник вновь начал расти. Он рос до тех пор, пока не коснулся потолка. Вниз скользнула прозрачная пленка, растягиваясь между длинными членистыми ногами.
— Как палатка, — пробормотал кто-то в толпе.
«Точно», — подумал Том.
Пленка достигла пола, застыла и стала непрозрачной, образовав матовое черное полушарие.
«Ловкий трюк», — подумал мальчик.
— Пожалуйста, Том, — голос Труды возвратил юношу к действительности. — Я хочу, чтобы ты ушел.
Том открыл было рот, чтобы спросить, почему… и замер. Стройная женщина пробиралась сквозь толпу. Медно-красные локоны ее были покрыты синим шелковым шарфом. Незнакомка прошла через ряды милиционеров, выбралась на расчищенное от толпы место.
— Они ждали ее, — пробормотала Труда.
У незнакомки была фигура танцовщицы: тонкая талия, прямая спина.
— Святая Судьба! — разнесся над площадью тоскливый голос отца. — Спаси и сохрани!
«Да это же мама!» — удивился Том.
Подойдя к черной палатке, мать остановилась возле улыбающегося Оракула, учтиво предложившего ей руку. Мембрана раздвинулась перед ними, собравшись в гармошку.
«Мама, — подумал Том. — Что ты тут делаешь?»
Мать и Оракул прошли внутрь «палатки», и мембрана закрылась, скрыв их от взоров толпы.
Глава 5
Возненавидев себя, Том тем не менее привел голограмму в движение.
— Она без конца терла свои руки. — У отца перехватило от волнения горло. — И делала это часами. Даже во сне.
— Ах, Деврейг! — Труда, сидевшая за столом напротив отца, сжала его руку. — Но она пришла домой прошлой ночью. — Это был не вопрос, а утверждение.
Изображение застыло.
Том откинулся на спину, сердце его бешено колотилось. Он сидел на кровати, опершись спиной о стену, от которой веяло ледяным холодом.
— Такова твоя Судьба, мама… — Он произнес эти слова тихо, хотя комната была пуста. — Но почему?
Мальчик щелкнул пальцами, и голограмма вновь пришла в движение.
— Да. — Отец глядел в ту сторону, где в нише, за незадернутой занавеской, на кровати Тома лежал инфор. — Она вернулась взбудораженной. Говорила о том, что вела с кем-то изумительную беседу.
На мгновение Тому показалось, что отец смотрит прямо ему в глаза.
— Она танцевала для него вчера вечером.
— Да. Там наверху труппа Шалко в фаворе. — Отец указал на потолок, подразумевая, что его жена известна на более высоких стратах. — До сих пор, наверное.
Речь шла о труппе, в которой танцевала мать. И откуда она убежала, когда ей было чуть больше, чем Тому сейчас… Вот и все, что знал сын о прошлой жизни своей матери.
— Так что на него произвели впечатление рекомендации, которые сохранились у нее с тех пор, — сказала Труда. — Но непонятно, почему он так долго ждал. Ведь он — Оракул, не так ли?
Отец потупился.
— Я не достоин ее, Труда. И никогда не был достоин.
— Она любит тебя, — слова Труды прозвучали не особенно убедительно.
— Танцоры не так глупы, ты же знаешь.
Отец откинулся на спинку стула и провел пальцами по своим растрепанным седым волосам.
Том поглядел на пустой стол посреди комнаты, затем на изображение, парящее перед ним.
— Она изучала физиологию, училась пению, драматическому искусству… Ее выступления, должно быть, были очень эффектны.
Труда покачала головой.
— Это лишь внешняя сторона, — сказала она. — Это то, как тебя воспринимают другие люди.
— Возможно. Но выступать наверняка лучше, чем гнить здесь! — Отец взмахнул, обводя рукой комнату.
Том огляделся вокруг и недоуменно вздохнул. Что здесь не нравилось взрослым?
— Вспомни, какой ты нашел ее, — сказала Труда.
— В то время удача отвернулась от нее, — ответил отец. — И в этом все дело.
Том почувствовал боль в животе.
Долго было тихо, потом вновь зазвучал голос Труды:
— Ты говорил, что она постоянно трет руки… Это плохой знак, Деврейг. Если бы ты мог забрать ее отсюда на несколько дней…
— У меня нет разрешения на путешествия.
— Но это недалеко, всего один или два клика отсюда. Я знаю людей в районе Фарлгрин…
Отец покачал головой.
— А ты знаешь, когда человек трет руки? — спросил он через некоторое время. — Она делает это только тогда, когда очень расстроена…
— Как-то мы говорили об этом. — Труда постучала костлявыми пальцами по столу. — Когда она… Ну да ладно, это не важно. Бабьи разговоры. — Труда взглянула отцу в глаза. — Послушай моего совета. Я ведь не так часто даю советы.
— Неужели? — Отец натужно рассмеялся. — Я помню время…
Рука Тома рассекла воздух, и голограмма исчезла. Мальчику было стыдно: поставить на запись инфор, никому не сказав об этом. Но ведь никто так и не объяснил ему, что произошло.
Потом Том скрестил пальцы и заставил себя стереть запись. В нерешительности встал с кровати, затем снова сел, не зная, чем теперь заняться. Потом посмотрел на потолок и представил, как танцует его мать.
