Светлана Дильдина - Попутного ветра!
— Я прикидывал — пасынка могли забрать как заложника. Если возникнет нужда припугнуть, очень удобно. Но мальчишка-то, похоже, сейчас свободен, вот в чем штука. А домой носу не кажет. И эти его «пульсации»… а как иначе назвать, скажи на милость? Появился, исчез…
— В мистику я не верю. — Он отложил папку. — Микеле тоже могли чем-нибудь пригрозить. Запретить видеться с родней.
— И отпустить в город, где его может перехватить кто угодно?
— А еще он частенько наведывается к Натаниэлю Хайма. А Усто Хайма, дальний родственник Натаниэля, одно время работал курьером в лаборатории Лойзы…
— Не нравится мне это всё, — помолчав, сказал брюнет. — Сегодня я добьюсь ордера на ее закрытие. Хватит, поизучали и будет. Предупреди своих — не должно остаться ничего. Ни клеточки, ни буквы.
* * *У матери Микеле были красивые руки — с длинными сильными пальцами, будто у пианистки или скрипачки. На ее руках не сказались ни годы, ни тревоги за сына и мужа. С идеальным маникюром и неизменным серебряным витым кольцом, они казались живыми и молодыми — а остальное будто скрывалось в тени. Она и говорила полушепотом, будто на громкую четкую речь не хватало сил. И почти никогда не заговаривала первой. Новостями поделился муж:
— Встретил сегодня этого… белобрысого, еще одного приятеля твоего сыночка. Ладно хоть поздоровался.
— Айшан. Он всегда здоровается. Жаль, что так и не сумел повлиять на Мики…
— Да все они одинаковые, — нервно скривился ее муж. — В наше время… а, ладно.
Не глядя, он щелкнул пультом и уставился в экран телевизора. Шли новости.
В пятницу вечером поступили сведения о подготовке несанкционированного митинга на одной из городских площадей, сообщает управление безопасности города. Если верить источнику, затевалась провокация, могущая повлечь за собой человеческие жертвы.
С утра субботы преимущественно молодые люди начали стекаться к площади. По одну сторону парка расположились сторонники Пламенной, повязавшие багряные косынки на головы. По другую сторону — сторонники округа Юта. Было отмечено некоторое количество «наблюдателей», принадлежащих, судя по виду, к различным молодежным группировкам — и просто зевак.
Встревоженные местные жители звонили в редакции и службы порядка, одни настаивали на срочном введении на площадь службы порядка, другие, напротив, опасались, что это приведет к кровопролитию.
Как потом выяснилось, не менее пятнадцати человек среди собравшихся имели при себе огнестрельное оружие.
Драка началась в 11 часов утра сразу в нескольких точках.
Силами городского патруля удалось разогнать собравшихся и перегородить примыкающие к площади улицы, закрывая проход.
По итогам дня в больницы города попали двадцать два человека, с колото-резаными ранами и черепно-мозговыми травмами.
Жители города выражают возмущение как бездействием властей, так и жестоким, по их мнению, действиями патруля.
* * *Айшан пристроился на подоконнике; вроде как рассматривал солнечного зайчика на стене, чуть улыбаясь, но краем глаза следил за Рысью. Най мучил гитару — колок шестой струны никак не желал повернуться насколько нужно. Струна обиженно басила.
— Хорошо, что тебя не слышит Мики. Взвыл бы… да оставь ее, сколько можно!
— Сам на такой играй, — Най кисло глянул на гриф. — А у Мики никогда не было слуха…
— Ты видишься с ним.
— А? — недоуменно вскинув глаза, Рысь случайно повернул колок — струна зазвучала правильно.
— Я про Мики. Ты же с ним опять виделся?
— Ну и что? — насупился Най. Спроси кто другой, ощетинился бы, но Айшану привык доверять. Хоть и пожимал плечами, слыша имя старшего товарища. Наю, добровольному отшельнику, трудно было понять Айшана, у которого в знакомых ходила половина молодежи, который считал своим долгом быть в курсе событий — и был ведь. И само собой получалось, что повсюду Айшана принимали с улыбкой. Его не трогали даже сомнительные типы, жаждущие ссоры; а прицепившись, быстро отпускали с миром, расставаясь едва ли не по-приятельски.
Сказать по чести, Най порою завидовал.
Рысь откинул голову назад и заголосил, страдальчески сдвинув брови; гитара зазвенела испуганно и все же ритмично:
Ломтик месяца — хлебом на блюде,
Свет, как бусины, на нити нанизан.
А в траве высокой — спящие люди,
Небо — сверху, отражение — снизу…
Гитара залихватски тренькнула и смолкла, замерли прижатые ладонью Ная струны:
— Ну как?
— Отвратительно! У тебя какой-то сдвиг на потустороннем…
— Ну и пёс с ним…
— Может, все-таки запишешь десяток песен? Ты не выносишь разрушения. Так создай хоть что-то!
— Не надо мне ничего. И вам ничего от меня не надо. И вообще… — Най сердито дернул басовую струну.
— Послушай, мне давным-давно известно, что ты не желаешь впутываться ни во что. Но хоть иногда вылезай из своей раковины! — не сдержался Айшан.
— На кой? Постоять у магистрата и поорать? Или идти бить машины? Все равно от нас ничего не зависит! — Рысь отложил гитару, исподлобья глянул на приятеля.
— От нас очень много зависит.
— Ну как же, будущее страны! Скажи на милость, какой? — Най оперся подбородком на сцепленные руки. — Ну, чья Лаверта? Юты, Пламенной или своя собственная? Пока эти придурошные не могут договориться, нам дозволяется делать что угодно. Чем больше бардака, тем лучше! А потом придет дядя со взводом солдат, и не пикнешь. Ты этого хочешь? Или тебе хаос нравится? А мне так не нравится ничего, и пошли они все!
Най плеснул в стакан ежевичной наливки и выпил залпом. Снова потянулся к гитаре и заиграл нечто дикое и заунывное.
— Ну хорошо, ты видишь бои в песочнице и не желаешь выбирать. Но хоть ради Мики скажи, где он болтается!
— Не знаю я! Отцепись.
— Послушай. Его отчим… Айшан замялся, помотал головой, будто пытаясь загнать обратно готовые сорваться слова. Закончил: — Ну хорошо… Скажи ему, пусть свяжется со мной обязательно.
— Я не почтовая станция.
— Най, ты…
— Ну? Давай, разок обзови как следует? — оживился Натаниэль.
— Да ну тебя. Безразличие тоже хорошо в меру. А если-таки будет война?
— И пёс с ней.
— Тебе так хочется идти воевать за то, к чему не испытываешь ни малейшего уважения?
— Мне фиолетово… Если смогу — смоюсь куда-нибудь. Нет — пусть. Все равно, где сдохнуть.
