Геннадий Гор - Уэра
Сверхорганизм
- Ну, как ваше самочувствие? - спросил Эрон-старший своего гостя, когда тот вышел из энтомологического аппарата новой конструкции. - Чудесно провел время, - ответил, улыбаясь" Арид - Но что скажет жена, когда узнает, что ее муж превратился в муравья? - Вы уже не муравей. Вы логик Арид, представитель вида дильнеец-разумный. - Вы твердо в этом уверены? А я нет. Во мне что-то еще осталось муравьиное. Во всяком случае, к событиям моей жизни прибавился еще один не совсем обычный факт. Дома на письменном столе у меня лежит вопросник, оставленный журналистом, сотрудником видеомузыкальной станции. Вечером мне придется отвечать на вопросы его анкеты, перечислять наиболее значительные события своей биографии. Кем я был по окончании факультета математической логики? Чем занимаюсь сейчас? Представляю, как удивится журналист, когда узнает, что в числе всего прочего я успел побывать муравьем, настоящим муравьем, видящим мир, как видят его крошечные собратья. В течение часа я принимал эту комнату чуть ли не за Вселенную. Пропорции изменились. Вот этот стол я принял за равнину. Беспокойство овладело мною. Я чувствовал себя затерянным среди огромных незнакомых предметов. У обыкновенного муравья все же есть кое-какой опыт. Я оказался муравьем без опыта. "Где я?" - спрашивал я себя. Но самое странное случилось со временем. Мгновения непостижимо растянулись. Я смотрел на время словно через увеличительное стекло. - Ну, а ваша логика? - спросила Эроя. - Она превратилась в муравьиную логику. Мне хотелось скорее в муравейник. Пространство пугало меня.. Но довольно об этом. Все уже позади... - У вас эго позади, - сказал Эрон-старший, - у меня и позади и впереди. Я столько раз пользовался своими аппаратами, чтобы познать иное время и иное пространство, что иногда мне кажется, что я живу одновременно в разных мирах. Хотите попасть в пчелиный улей, дорогой Арид? - Хочу. Очень хочу. Но, пожалуй, не сегодня. Превратиться в пчелу - это превратиться из целого в часть. Ведь пчелиный рой - это сверхорганизм. Не правда ли? - Да, это сейчас ни у кого уже не вызывает сомнения. Пчела как индивид не в состоянии жить без других пчел. Она часть не только пчелиного общества, но и пчелиного организма. Для логики это, пожалуй, загадка. Отдельность пчелы как организма, в сущности, фикция. Она связана с пчелиным ульем. Как орган, ну, как ваши рука или нога. Нога или рука часть вашего организма, не правда ли? - Но моя рука или нога не ходит отдельно от меня и не выдает себя за логика Арида, они с самого начала примирились с тем, что они часть того целого, которое принято называть Аридом. - А почему вы думаете, что пчела протестует против того, что она часть сверхорганизма? - Я этого не думаю. Я не настолько дильнеецентричен, чтобы наделять пчелу своей собственной психологией. Действительно, это пример парадоксального единства части и целого. Парадоксальность в том, что часть имеет форму целого, отдельного организма. Явление обманывает. Сущность отдельной пчелы - быть органом, частью сверхорганизма, то есть пчелиного роя. У низших организмов это не редкость, какие-нибудь губки заставляют гадать о различиях части и целого. Но пчелы стоят наверху эволюционной лестницы. Это сложно устроенные живые существа. И поэтому ум профана, а в энтомологии я профан, теряется перед причудливостью этого факта. - Не поверю, чтобы растерялся ваш ум, Арид, - сказала Эроя. - Но что вас привело в лабораторию моего отца? Не думаю, что только бескорыстный интерес к энтомологии. - Ну вот, видите. Я так и знал. Вы не верите в мое бескорыстие. Мир насекомых меня интересует как мир существ, чье познание эволюция загнала в тупик... Муравей и пчела заранее знают все, что им нужно знать, чтобы жить в том мире, который открывают им их чувства. Им не дано перейти черту, которую провела сама природа. Дильнеец, делая первый шаг, уже выходит за черту. Он учится. Его детство и юность занимают половину его жизни. И становясь стариком, он все еще продолжает учиться. Но что такое ум гения? Для логика это загадка. Гений умеет учиться, как никто. Его умственный аппарат - это Вселенная в миниатюре. Гений - это тоже сверхорганизм, но не в физическом смысле, а в интеллектуальном. Он сверхорганизм не в пространстве, а во времени. Представьте себе рой пчел. Пчелы разлетелись в разные стороны собирать нектар для меда. Но все равно, каждая из них часть одного целого. Частности гениального ума собирают нектар во времени, одни из них - в прошлом с его опытом, уходящим корнями в Далекие поколения, другие - в будущем, которое они стараются предугадать. Корни гения одновременно позади и впереди. У гения есть нечто общее с пчелиным роем... - Я не совсем понимаю вашу мысль, хотя кое-что угадываю, - сказала Эроя. Каждый ум - создание истории, общества. Но пытаясь создать искусственного логика, вы отрицаете историзм. Машина лишена истории, она всегда только здесь, за ее бездушной спиной нет времени, нет истории, нет прошлого. А раз нет прошлого, то нет и будущего. Ее настоящее освобождено от всякого процесса. - Мы создадим машину, у которой будет биография. Мы придадим ей чужую биографию. У нее будет не только настоящее, но и прошлое. А значит - и будущее. Мы создадим машину, которая будет вспоминать свое детство. Дедушку и бабушку. И первое свидание с девушкой. И объяснение в любви. Мы создадим гениальную машину. И научим ее не только хорошо думать, но и смеяться. А может, даже и плакать.
Павлушин возвращается из экспедиции
Лето было позади. И тайга тоже там осталась. Я лежал на средней полке и смотрел в окно вагона. Внизу сидел какой-то гражданин. Сытенький. Бритенький. Лысенький. Подозреваю, что облысел, сидя в партере Малого оперного театра. Смотрел косо. Косился не столько на меня, сколько на мою поношенную робу. Личность, ничего не скажешь! Бросит фразу, а потом молчит. Разговаривал, разумеется, не со мной, а со стариком-профессором, ехавшим из Томска. Помолчит. А потом опять фразу бросит. Изображал из себя божество. Но каждое слово умел как-то произносить по-своему, с оттенком. И голосом играл. - Товарищ, - сказал он мне, - вы спиной закрываете пейзаж. Я в это время с полки слез. Не все же валяться на полке. И постоять тоже хочется. Пейзаж? Насмотрелся я за сезон всяких пейзажей. Однажды медведь в лабаз забрался и пытался разграбить. Пейзаж! Видно, любитель природы, но из тех, что любят ее из окна. Лысый очень важничал и в разговоре намеками давал понять, что имеет отношение к самым высшим артистическим и литературным сферам. Плевал я на его сферы! Если уж говорить о сферах, то мои сферы были выше его сфер. С тех пор как опубликовали найденную мною книгу, меня знал весь мир. А эта личность воротила от меня свою чисто выбритую физиономию, не подозревая, что в грязной робе едет далеко не самый последний человек на нашей немолодой, но красивой планете. Раз как-то просыпаюсь вечером и прислушиваюсь. Разговор идет о той книге. Профессор говорит: - Интересная книга, если, конечно, не трюк, не фальшивка, подброшенная каким-нибудь авантюристом. А лысый усмехается: - Вполне возможно. Не верю, чтобы с другой планеты кто-то доставил ее в сквер. Так себе скверик. Знакомое место. Я напротив живу. Возле Филармонии. - Вот как? - удивился профессор. - Чего же это вам так не повезло? Могли и вы подобрать эту знаменитую книгу, исходя из теории вероятности. - Стал бы я подбирать! А если бы уж подобрал, сдал бы в стол находок без всякого шума. Не люблю шумихи. - Да, шум вокруг этого издания создан неимоверный. С трудом достал экземпляр. В библиотеке очередище. Прочел. Потом еще раз прочел, уже в роман-газете. Конечно, не безынтересно. Но натяжек много. Много сомнительных страниц. И на Землю уж очень похожа эта планетка. А тот, кто нашел эту книгу, в какой-то экспедиции. По-видимому, еще что-то ищет. Непонятная история. Лысый зевнул. Потом сказал: - Знаете, я в жизнь на других планетах верю не больше, чем в загробный мир. Хватит нам и того спектакля, что показывает нам Земля. Мне этот фестиваль не нужен. И когда мне говорят, что есть еще полтора миллиарда населенных планет вроде Земли, мне кажется, что я слушаю сказку про белого бычка. А вы как полагаете? - Мне так думать нельзя, я математик. Привык иметь дело с большими числами. Планет, действительно, многовато. Тут уж ничего не поделаешь. От нас это не зависит. Хочешь или не хочешь, а приходится мириться с загадками природы. Я слушал молча. Мне доставляло истинное удовольствие не участвовать в споре и думать про себя: "А я имею некоторое отношение к этим загадкам и тайнам природы. Чуточное, но все-таки имею". Потом от всех этих мыслей мне стало как-то не по себе. "Заносишься ты, Павлушин! Принимаешь себя чуть ли не за Ньютона или Кеплера. А какой ты к черту Кеплер! Подобрал в сквере какую-то книжонку". Я цыкнул на себя: "Лежи и помалкивай! На свете самая ценная вещь скромность. Пусть ломается эта личность, задается своим знакомством с крупными режиссерами и писателями. Молчи, ради бога, молчи! И делай вид, что тебя это не касается". Но молчать просто нет сил, когда эта личность смотрит на тебя с таким видом, словно тебя тут нет. И ты сам начинаешь сомневаться, тут ли ты. Личность говорит: - Запах какой-то в купе неприятный. Протухшей рыбой воняет. Не переношу! И косится в мою сторону. Профессор принюхивается, потом говорит: - Нет, ничего. Пока терпимо. Можно, конечно, проветрить купе. Он обращается ко мне: - Вы как, молодой человек, возражать против свежего воздуха не будете? Я молчу. Это от моей робы пахнет рыбой. Не тухлой, конечно, но все-таки рыбой. Сам-то я не замечаю этого запаха. Привык. Проветрили. Потом профессор меня спрашивает: - Вы все молчите, молодой человек. Отчего бы это? Не принимаете участия в общей беседе. Какого вы мнения вот хотя бы об этом произведении? - И показывает мне роман-газету, где опубликован текст найденной мною книги. Я говорю: - Не читал. В тайге был... По радио текст слышал. Интересный научно-фантастический роман. - Это не роман, молодой человек. Это документ, истинное происшествие. Перевод делала кибернетическая машина Академии наук. Я беседовал с одним из участников работы по переводу. Язык не похож ни на один из человеческих языков нашей планеты. Лысый перебивает: - Я слышал, на полинезийские языки похож. - Чепуха! - возражает профессор. - Я точно знаю. - Он точно знает! - Я не выдержал и начал смеяться. Смеюсь. Они недоуменно смотрят на меня. А я смеюсь. - Над чем вы смеетесь, молодой человек? - Над собой смеюсь. Впрочем, это не важно. - А почему? - Да потому, что я и есть тот, который нашел в сквере эту самую книжонку, - Вы? - Я. - Не может этого быть!
