Любомир Николов - Червь на осеннем ветру
Но прежде чем окончательно потонула в облаках багровая горбушка солнца, миг тишины истек, и наступила первая секунда вечера. Последний мутноватый луч, будто прощаясь, прорвался сквозь крошечное оконце в завесе облаков и — погас. В ту же секунду отяжелели тени на берегах, и все крутом накрыла синева, вдалеке зашуршала тронутая легким ветром трава, едва слышно отозвался плеск воды.
Медленно текло время, и медленно проплывали мимо однообразные берега. Рыба испеклась. Они с аппетитом поглощали ее горячей, вместе с прилипшей кое-где золой. Насытившись, они молча улеглись под темнеющим небом, отдаваясь пленительной власти ленивого вечера. Последние красные отблески заката растворялись на западе.
— Будет гроза, — зевнув, промурлыкала Дебора.
— Ага, — согласился Грэм. — Надо бы покрыть шалаш.
Пантера утвердительно рыкнула, но никто из них даже и не подумал вставать. Они еще долго вот так лежали на теплых бревнах, слушая музыку тихого вечера. И, лишь когда тьма сгустилась над ними, они наконец заставили себя подняться и растянуть над шалашом полотнище из водоотталкивающей синтетики.
Заметив на берегу небольшую рощицу, они решили сделать остановку, чтобы пополнить запас хвороста для догоравшего костра; в полной темноте человек и пантера натаскали на плот охапки ломких сучьев и снова двинулись в путь по течению.
Ночная мгла со всех сторон обхватила светлый круг, растекшийся вокруг очага. Лишь повернувшись к нему спиной, можно было различить крупные звезды, сверкающей крупой рассыпавшиеся по небу. С берега долетали тревожные голоса ночных птиц.
Подойдя к краю плота, Дебора всматривалась во тьму. Казалось, она внимательно вслушивалась в какие-то только ей доступные звуки загадочной жизни ночи. Наконец, стряхнув оцепенение, пантера вернулась к очагу и устроилась у ног Грэма.
— Что-нибудь не так? — вяло спросил он.
— Все нормально, — не открывая глаз, пробормотала Дебора. — Вы, люди, давно утратили инстинкт, наследственную память… Вам не понять таинство ночи, не увидеть духов, что бродят во мраке. В отличие от тебя, Грэм, я ближе к природе, ко многим ее тайнам… Твои предки, должно быть, вот так же вглядывались в темноту и жались поближе к огню, сами не ведая, почему они так поступают. А ты, человек техногенной цивилизации, безмятежно лежишь, не ощущая страха…
— Хм, страха во мне, пожалуй, и в самом деле нет, — согласился Грэм.
— А жаль… Конечно, многое обрел человеческий род, избавившись от фантомов ночи и суеверий. Но ведь и утратил немало… Инстинкты… Вот, черт! Даже не знаю, как объяснить все это тебе? Если бы только мог инстинкт слиться с разумом, не раствориться в мысли, а смиренно подчиниться ее гнету… вы бы стали тогда несравнимо богаче, сильнее…
Грэм подбросил в огонь веток и привлек голову пантеры к себе.
— Интересно говоришь… Порой я жалею, что мне не дано испытать твои чувства. Вот что ты ощущала минуту назад?
— Словами этого не передашь. Разум, который вы мне дали, вытесняет инстинкт… Но не только. Он понемногу просачивается в само мое существо, подменяя животный инстинкт человеческой мистикой. Если бы я была настоящей пантерой, никогда бы не испытывала подобные чувства. Лишь форма осталась прежней, — чутье, позволяющее уловить некую далекую и неясную угрозу, разлитую во тьме. Да, она далека… и в то же время она здесь, рядом. Но разум подсознательно навязывает мне свое частичное объяснение, а в результате я воспринимаю окружающий мир как непроницаемую ширму, скрывающую неведомую, могущественную силу. Мы для нее всего лишь марионетки в сложной, непонятной нам игре, опутавшей все мироздание. Она контролирует наши поступки, подбрасывая нам лишь иллюзию свободы выбора. Не знаю, может, я начинаю, подобно вашим пращурам, персонифицировать, обожествлять стихии…
Похолодало, и они забрались в шалаш. Лапа раскинувшегося зверя легла человеку на грудь. Вскоре дыхание пантеры было уже глубоким и безмятежным. Лишь время от времени она поскуливала во сне и нервно вздрагивала, но уже через мгновение засыпала еще крепче.
О полотнище, накрывавшее шалаш, разбились первые крупные капли дождя. Огонь в очаге сердито зашипел, будто предчувствуя уготованную ему судьбу. Грэм лежал с открытыми глазами, голова была как никогда ясна. Спать совершенно не хотелось. И он вновь и вновь мысленно проговаривал слова Деборы. Неведомая, могущественная сила… Хм, может, пантера и права и они в самом деле встретят на своем пути нечто тысячекратно могущественнее человека. До сих пор, избороздив Вселенную вдоль и поперек, человек так и не обнаружил никаких следов гипотетических сверхцивилизаций, хотя логика упрямо настаивала на том, что где-то они все-таки существуют. Должны существовать! Глупо даже предполагать, будто среди миллиардов планет Галактики именно Земля разродилась разумом. Еще более нелепо считать, что этот разум занимает высшую ступень развития. Скорее всего, если встреча с предполагаемой сверхцивилизацией все-таки однажды произойдет, это не будет Контакт. Для нас эта встреча обернется потрясением, ведь мы столкнемся с чем-то загадочным, непостижимым, чье могущество выходит далеко за пределы человеческого понимания.
Незаметно для себя Грэм впал в дрему, в то зыбкое состояние между бодрствованием и сном, придающее мыслям прозрачность и растворяющее логику. Так рождаются сновидения… Все глубже погружаясь в сон, он машинально погладил лапу Деборы и, прежде чем окончательно провалиться в уютное небытие, успел флегматично подумать: «До чего же мягкие у нее подушечки»…
Из бездонного черного сна без сновидений он вынырнул в такой же черный мрак. За стенами шалаша завывал ветер и молотил дождь. Тяжелая лапа Деборы все так же лежала у него на груди, и он случайно ее задел. Пальцы коснулись шершавых, загрубевших подушечек. От неожиданности он отдернул руку, затем провел ею по собственному лицу, словно проверяя, не обманывают ли его органы чувств, и снова ощупал лапу. Все правильно: подушечки на лапах грубы и шершавы, каковыми и полагается им быть. Значит, накануне ему примерещилось, что лапы взрослой пантеры вдруг стали невероятно мягкими. Или же… к списку загадочных фактов придется добавить и этот случай с переменчивостью тактильных ощущений?
Снаружи раскатисто громыхал гром. Грэм приподнял полотнище, закрывающее вход в шалаш, и высунул голову. Ветер швырнул ему в лицо пригоршню воды. Над равниной бушевала гроза. Несколькими километрами ниже по течению черное небо раскроила молния, ее острие впилось в землю. В секундной вспышке Грэм разглядел блестящие от дождя бревна плота. Но уже через миг тьма вновь схлопнулась, и ветер опять затянул свою заунывную песню. С опозданием докатился жуткий гром, разодрал небо. Снова полыхнула молния, ударив в то же самое место далеко впереди. Всего мгновение мрака — и третья вспышка осветила черную, влажную хлябь.
