Роберт Уилсон - «Если», 2000 № 03
— Мы вас предостерегали, — говорит он. — Предостережение звучало на протяжении полумиллиона лет. У вас была возможность избежать гибели. — Его грамматика безупречна, но он запинается и шепелявит, когда слишком кучно идут согласные. — Можно было, как поступили мы, распылить Луну и соорудить щит. И это далеко не единственный вариант сохранения жизни на планете.
Значит, набат звучал века! А мы были слишком тупы, чтобы его расслышать, и спохватились только под занавес, когда гибель стала неотвратимой.
А вам-то что за дело?!
— С тех пор мы научились сокращать расстояния, — объясняет говорящее насекомое. — Но тогда мы могли только подавать сигналы.
Я спрашиваю, способен ли он воссоздать Землю, оживить мертвых.
— Нет, — отвечает он. Видимо, угол, принятый его туловищем, обозначает сожаление. — Нам хватает одной загадки — тебя.
Они живут отдельно от меня, в огромной серебристой полусфере, виднеющейся над морщинистой пустыней. Подозреваю, что полусфера — их летательный аппарат.
Целый день они не появляются. Я сижу в одиночестве в своей капсуле, оболочка которой поглощает вредоносные лучи, зато безжалостно демонстрирует пустой горизонт. Я чувствую себя забытым, как муха на пыльном стекле. Муху мучают голод и жажда.
Они возвращаются с водой, бумагой, приспособлением для письма. Еды Они в этот раз, надеясь меня задобрить, приносят особенно много, предварительно в знак особой заботы пропустив ее через себя.
Оказывается, они составляют межзвездную базу данных — библиотеку, археологический музей и телефонную станцию одновременно. Мои писания принимаются ими с благодарностью и энтузиазмом.
— Твоя космология хорошо продумана, — хвалят они меня за перепев Созиера.
Я говорю «спасибо» и объясняю, что писать мне больше не о чем. Кроме того, мне остро не хватает аудитории.
Этого они не ожидали.
— Ты о людях? — спрашивает Главный.
Да-да, о них самых. О человеческой аудитории. О Лоррен, советующей мне не отчаиваться, о Дейрдр, тщетно пытающейся оградить меня от черной магии.
Они совещаются целый день.
На закате я выхожу из своего пузыря, заслонившись от западной части небосвода серебряным зонтом. Потом появляются поразительно яркие, колючие звезды. Я чувствую морозное дыхание Млечного Пути.
— Человеческое общество мы тебе предоставить не можем, — говорит Главный, колыхаясь на ночном ветерке, как угорь на стремнине. — Но возможен другой выход…
Я жду. Я бесконечно терпелив.
— Мы экспериментируем со временем, — сообщает существо. Возможно, словечко «экспериментируем» придумал я сам, чтобы придать смысл его верещанию.
— Отправьте меня обратно, — тут же прошу я.
— Нет, к физическим объектам это не относится. К мыслям — возможно. Или снам. Беседы с душами умерших… Это, конечно, ничего не меняет.
Однако мне подобная мысль нравится. Моя память возвращается в прошлое Земли, тревожит ночной сон сначала неандертальцев, потом кроманьонцев, римских рабов, китайских крестьян, писателей-фантастов, поэтов-пьяниц. Дейрдр Франк, Оскара Зиглера, Лоррен.
Ведь даже легчайшее прикосновение — пусть запоздавшее на тысячелетия — все равно лучше, чем никакого.
Но пишется мне по-прежнему туго.
— В таком случае, — объявляет Главный, — мы бы хотели спасти тебя.
— Спасти?
Они совещаются на своем деревянном языке, выдерживая долгие паузы (наверное, в паузах произносятся звуки, недоступные моему слуху).
— Сохранить тебя, — растолковывают они. — Твою душу.
Интересно, как они это сделают?
— Я приму тебя в свое тело, — говорит Главный.
Значит, мое тело подвергнется поеданию. Они подробно излагают суть процедуры. Я буду сожран (как говорится, с потрохами), после чего, душу мою выплюнут, словно вишневую косточку, в галактическую пустоту. То есть в ячейку вселенской телефонной станции.
— Так уж это делается, — говорит Главный виновато.
Я их не боюсь.
Напоследок я совершаю долгую ночную прогулку, завернувшись в фольгу, спасающую от холода. За десять тысяч лет моего отсутствия звезды не изменились, зато на всей поверхности планеты не осталось, наверное, ничего мне знакомого. Пустыня, по которой я расхаживаю, походит то ли на дно высохшего соленого озера, то ли на шахматную доску без фигур.
Не боюсь я их! Не исключено, что они меня обманывают. Трудно представить, чтобы разумные существа преодолели сотни световых лет ради такой былинки, как я.
Чего я побаиваюсь, так это их зубов, даже если внутри у них, как они обещают, припасен в больших дозах анестезирующий, эйфорический бальзам.
А смерть меня не пугает. Бессмертие — вот что страшно.
Возможно, Созиер ошибся. Возможно, даже в полной безнадежности остается лазейка, возможно, распущенные нити времени снова свиваются на краю мира, образуют колоссальную библиотеку, где хранятся в строгом и бесконечном порядке все книги, все сны, все мечты?
Или нет?
Под конец я думаю о Лоррен, представляю, что она стоит со мной рядом, шепчет на ухо, чтобы я не отчаивался, не принимал все это близко к сердцу, убеждает, что смерть — не дверь, ведущая к утраченной любимой, поэтому в эту дверь не стоит ломиться…
— Ты примешь меня? — вопрошает Главный, демонстрируя в тошнотворном пируэте свою зубастую пасть и железы, вырабатывающие убаюкивающий наркотик.
— Бывало и хуже, — отвечаю я.
Перевел с английского Аркадий КАБАЛКИН
Джек Чалкер
ОРКЕСТР С «ТИТАНИКА»
На нижней палубе вновь сводила счеты с жизнью девушка. Меня убеждали, что я к этому привыкну, но даже после четырех повторов я только притворялся, что не слышу, как тело переваливается через ограждение, не слышу всплеска, крика несчастной, затягиваемой в водоворот. Все происходило слишком стремительно, но, становясь знакомым, не переставало ранить.
Когда крик, как ему и положено, оборвался, я зашагал дальше, к носу корабля. Там без меня не обойдутся: я буду направлять луч прожектора, показывая капитану бакены — иначе нам не дойти невредимыми до пристани Саутпорта.
Ночь выдалась тихая; я видел бескрайнюю россыпь звезд, не надеясь их назвать, даже найти знакомое созвездие. Это зрелище дорого всем мореходам, но для меня, матроса «Орки», оно наделено особым смыслом: ведь звезды — единственная константа Вселенной.
Я проверил все лебедки и тросы и доложил капитану по рации. Он ответил, что мы подойдем к траверсу через пять минут. У меня оставалось немного времени, чтобы перевести дух, привыкнуть к темноте, оглядеться.
