Брайан Олдисс - Сад времени
Теперь он недвижно парил, а под ним бурлящим потоком проносились эпохи и тысячелетия. И наконец он впервые за долгое время почувствовал присутствие рядом другого существа; и вот уже он и Энн стоят на твердой земле, окруженные буйной темнозеленой растительностью юрского леса.
III. Амниотическое Яйцо
Буш, по правде говоря, всегда недолюбливал юрский период. Слишком было жарко, влажно и облачно. Все кругом тошнотворно напоминало один невыносимо длинный и мрачный день его детства. Тогда в наказание за какую-то невинную проказу мать на весь день заперла его в саду. В тот день тоже отчаянно парило, и низкие свинцовые облака тяжело нависли над безнадежной землей.
Буш и Энн материализовались в юре у подножия мертвого дерева. Оно совсем оголилось, и его гладкие в солнечных бликах ветки-руки как будто нарочно демонстрировали свою белизну в упрек чумазой Энн. Буш, казалось, только сейчас как следует разглядел, с какой грязнулей он связался. Теперь он удивлялся сам себе: такая многослойная грязь никак не повлияла на его чувства к ней.
Не обмолвившись ни словечком, оба Странника направились куда глаза глядят. Пока они не могли узнать ничего точного о своем место- и времянахождении; но подсознание знало все и вскоре должно было «выйти на связь». В конце концов, это оно забросило их сюда — и, похоже, из своих собственных тайных соображений.
Забросило их, как оказалось, на холмы, предшествующие горам и сплошь заросшие древним дремучим лесом. Вершины гор таяли в облаках. Ни ветерка, ни движения, ни звука; даже листья в кронах деревьев спали в дремотной тишине.
— Надо бы спуститься в долину, — заговорил Буш. — У меня там друзья — старина Борроу с женой.
— Они надолго здесь осели?
— Не знаю, они держат небольшой магазинчик. Роджер Борроу был прежде художником — в молодости. И жена у него очень милая.
— А мне они понравятся?
— Н-не думаю.
Буш зашагал вниз по склону. Он сам толком не знал, что чувствует к Энн, поэтому боялся, как бы ее знакомство с Роджером и Вер не подвело слишком прочный фундамент под нежелательные отношения.
Ранец за спиною, язык на плече — так они брели по холмам чуть не целый день. Спускаться было даже тяжелей, чем подниматься, потому что под ногами не было подходящей опоры. И снова невидимая стена сделала их одиноким островком на этих холмах, в этой эпохе. Для всего «застенного» мира они были лишь едва различимыми спектрами, неспособными сдвинуть с места самый крохотный камешек. Кислородные фильтры выстраивали единственный хрупкий мостик к «потусторонней» действительности, втягивая воздух сквозь энтропический барьер.
В лесу они легко проходили сквозь древесные стволы. Но перед некоторыми деревьями интуитивно останавливались и обходили их стороной. Видимо, этим деревьям был отведен куда больший жизненный срок, чем их собратьям, а потому, будучи ближе к нашим путникам во времени, они были для них хоть минимальной, но все же преградой.
Отяжелевшее солнце же клонилось к закату, когда Буш объявил наконец о привале. Он поставил палатку, и спутники вместе поужинали; после этого Буш — скорее демонстративно, чем по необходимости — умылся.
— Ты вообще когда-нибудь моешься? — небрежно осведомился он.
— Угу. Иногда. Ты ведь, наверное, делаешь это для удовольствия?.. Ну, а мне нравится ходить замарашкой. Вопрос исчерпан?
— А другие причины у тебя есть?..
— Есть. Потому что мне нравится бесить чистюль вроде тебя.
Он уселся подле нее на траву.
— Тебе и правда нравится бесить людей? Почему? Может, ты думаешь, это пойдет на пользу им — или тебе?
— Я уже давно перестала пытаться делать людям приятное.
— Странно. Мне всегда казалось, что ублажить кого-нибудь довольно просто.
Много позже, восстанавливая в памяти разговор, он клял себя за то, что не обратил должного внимания на ее последнюю фразу. Без сомнения, то была приоткрывшаяся на мгновение дверца в ее подлинное «я». И, заглянув в щелку, Буш наверняка нашел бы потом ключ к этой дверце. Но он упустил шанс, и до самого своего ухода Энн оставалась для него лишь кем-то вроде исповедника: ты каешься зарешеченному окошку и получаешь советы, даже не зная того, кто их дает.
Проснувшись на следующее утро — Энн еще спала, — Буш выполз из палатки, чтобы полюбоваться рассветом. Он снова невольно поразился немому великолепию этого зрелища: занимался день, от которого Буша отдаляли миллионы лет. Миллионы лет… возможно, когда-нибудь человечество изобретет новую шкалу ценностей, согласно которой этот огромный отрезок времени будет значить не больше, чем секунда. До чего только не додумаются люди!..
…Когда они сворачивали лагерь, Энн снова поинтересовалась, соберется ли он однажды сделать с нее группаж. Буш теперь был рад даже и такому своеобразному интересу к своей работе.
— Мне нужны новые идеи. А покамест я в тупике — такое часто случается с художниками. Сейчас на наше сознание обрушилась новая концепция времени, и мне хочется отразить ее в моем творчестве. Но я никак не могу начать… Не знаю, в чем тут дело.
— А группаж с меня ты сделаешь? — она не давала сбить себя с затронутой темы.
— Я уже сказал, что нет. Группажи — не портреты.
— А что же это тогда — абстракции?
— Ну как тебе объяснить… Ты ведь и о Тёрнере впервые услышала от меня, верно? Да ладно. Уже начиная с Тёрнера — а он жил в середине Викторианской эпохи, — мы пытались воспроизводить в своем творчестве творения природы, так, как видел их каждый, с помощью самых разных технических средств. Абстракция — это не копия объекта, но видение его художником, идея, облеченная в некую форму. Так что создавать абстракции может только человек — мыслящее существо. Отсюда вывод: вся компьютерная живопись и графика — чепуха на постном масле.
— Почему? Мне вот нравятся компьютерные картины.
— А я их не переношу. С помощью группажей я пытаюсь… ну, скажем, запечатлеть душу момента или эпохи. Когда-то я использовал в своих работах зеркала — тогда каждый видел одно и то же произведение на свой лад. Представляешь, смотришь на работу постороннего человека, а в ней нет-нет да и промелькнут твои черты. Наверное, так же мы воспринимаем и Вселенную; ведь одного, объективного, образа Вселенной нет и быть не может: мы все отражаемся в ней, как в зеркале.
— На верующего человека ты не похож!
Буш покачал головой и мгновение спустя ответил, глядя в сторону:
— Хотел бы я быть верующим. Вот мой отец — тот очень религиозен, а я… Правда, временами, когда я парил как на крыльях и идеи буквально лились рекой, мне казалось, что во мне есть частица Бога.
