Кирилл Берендеев - Один из них
Я прочел Кямран-бея, тогда я уже бредил тысячелетним Востоком. Узнал о таинственном "Асмаранде" и поклялся отыскать его и раскрыть его тайны. Долго путешествовал по Средней Азии, Закавказью, надеясь отыскать его следы. После войны меня заносило на Передний Восток, в Иран, Ирак, Афганистан.... Чем больше я узнавал о ней, тем больше мне хотелось узнать. Пока однажды, пребывая в нищих селениях Гуджарата, селениям, потерявшим счет векам, я не встретился с одним человеком. И после этой встречи я осознал, сколь безумна моя идея. И тогда я тихо уехал прочь.
- Отчего же безумна? Неужто вы полагаете, что мир переменится, открой мы ковчег сейчас?
Вячеслав Соломонович долго не отвечал, медленно помешивая ложечкой чай. И, наконец, произнес:
- Боюсь, что вы не поймете меня. Мои страхи кажутся вам нелепыми, еще бы, ведь они целиком и полностью основаны на легендах и преданиях Гуджарата и Хорасана. Я не смогу вам рационально объяснить свою веру, ведь важны не только фразы, но сама обстановка беседы. Тот мудрец, с коим я повстречался в Гуджарате, многое рассказал о книге и о силе, запрятанной под серебряной крышкой ковчега. Просто рассказал, убедительно в той мере, в какой людям свойственно верить в невозможное, прибегнув лишь к помощи своего красноречия. К несчастью, я не смогу вас убедить, даже приведя его слова полностью, ибо вы заранее настроены отвергать мои доводы, - они не основаны на том, что вы называете "научными фактами". В тех краях никогда не видели "Асмаранд", но верят в его силу, ровно так же, как вы, никогда не видев элементарных частиц, верите в квантовую физику. И в точности так верю я сам. Так что, - и граф отодвинул чашку, - пускай мои сомнения и страхи останутся для вас простой причудой пожилого человека, недоступной пониманию окружающих.
Я вернулся в дом довольно поздно, по пути завернул в ресторацию и плотно поужинал, пытаясь под звон посуды и легкую музыку, льющуюся из ниоткуда, привести в порядок сумбур мыслей. Не думаю, что сильно преуспел в этом: к дому я подъезжал по-прежнему взъерошенный и плохо соображавший. Граф неукоснительно представал перед внутренним взором, стоило на мгновение закрыть глаза. Он говорил, мерно размешивая ложечкой остывший чай, а когда останавливался, мне виден был хоровод чаинок, медленно оседающих на дно чашки, складывающихся в калейдоскоп причудливых узоров....
В подъезде меня дожидалась депутация ходоков с фактории, возглавляемая кассиром. Он любезно напомнил мне про обещание выплатить премиальные за май, к началу отпусков. Я слушал и не слышал его. Помню, только со второй попытки уяснил, в чем, собственно, дело. И в ответ только махнул рукой, а затем поднялся к себе, оставив депутацию в прежнем одиночестве. Разочарованная депутация, приговаривая "а барин-то не в духах нынче", удалилась, тихо притворив за собой дверь. Отчего-то припомнилось некрасовское "и пошли они, солнцем палимы"....
Наверное, мне звонили в тот вечер. Не знаю, я заперся и отключил телефон, едва вернувшись. И не выходил их квартиры более - ни до чего было. Сидел и смотрел в окно на чернеющие дерева и вслушивался в неумолчный шум листвы, словно звук далекого прибоя. Попытался читать не выходило. Хотел заняться хоть чем-то, - не было сил.
А взгляд мой все время натыкался на передвинутый шкаф, прикрывший пятно, так нелепо выглядящий под покосившейся картиной. А следом за взглядом к пятну возвращались и мысли.
Мне было грустно, но я не понимал, отчего.
В середине ночи я проснулся. Несколько мгновений лежал, не понимая причин пробуждения. А затем будто ударило. Сны! Я не видел снов! Никаких снов. Совершенно. Будто внезапно лишился этого дара.
Несколько раз я порывался встать, но удерживал себя. Сердце неугомонно стучало, лоб покрылся холодным потом, точно я бредил наяву.
Затем все же поднялся. Плохо соображая, что делаю, сдвинул на прежнее место шкаф, выпил воды и снова лег. Рваное пятно кирпичной кладки уставилось на меня немигающим оком. Я смежил веки, но оно не исчезло, все так же вперяясь в меня, мерило своею мерой. Я хотел вернуться и задвинуть шкаф на место, но подняться не смог. Дернулся в постели и почувствовал, будто скован невидимыми нитями - ни рукой, ни ногой пошевелить невозможно было.
И с криком проснулся.
Пятно по-прежнему холодно разглядывало меня. Я повернулся к стене и лежал, беспокойно вслушиваясь в ночь.
И услышал. Едва слышное шебуршание по обоям, почти не различимое человеческим ухом. Поначалу едва заметное, но затем, осмелев, все более громкое и раздражающе однообразное. Шурх-шурх. Ближе и ближе. Шурх-шурх. Совсем рядом.
Я снова повернулся, открыл глаза. Но пятна на месте не было. Неповрежденные обои подслеповато освещались далекой луной. Половинкой далекой луны. Полумесяцем. Оттого, наверное, и кривились так, и сами кособочились на сторону. Оттого и прогнали пятно.
Я лег на другой бок. И встретился с незваным взглядом. Пятно. Само приползло сюда. По полу, по потолку, приползло и устроилось рядом со мной, у самого изголовья кровати. Напротив лица.
Я отпрянул. И проснулся сызнова.
И увидел пятно на привычном своем месте. Которое медленно, надеясь, что я того не замечу, медленно, по сантиметру, все ближе и ближе....
Я вскочил на ноги. Тело била нервная дрожь, я трясся с головы до ног и чувствовал себя настолько разбитым и бессильным, что едва не упал, снова закрывая шкафом кирпичное пятно.
Закутавшись в халат, я спустился в швейцарскую. Игорь Станиславович крепко спал и не сразу понял причину моего появления.
- Снотворное? - переспросил он. - Да, конечно. Сейчас у супруги спрошу, она этим хозяйством заведует.
Он ушел, а я присел в кресло. Ноги уже не чувствовали холода, совершенно заледенев. Долгая возня за дверью начинала действовать на нервы, мне хотелось войти и принять какое-то участие в поисках, только бы поскорее получить требуемое.
На пол упало что-то пластмассовое. "Барин прямо захворал после вчерашнего. Видно, граф его допек", услышал я шепот Игоря Станиславовича. В другое время я улыбнулся бы, услышав прозвище, но сейчас сжал кулаки в бессильной и бессмысленной злости.
Наконец, сторож появился. Я торопливо запил таблетку и быстро, не попрощавшись, поднялся к себе. Снова лег. И непроизвольно вздрогнул всем телом: нервы были как натянутая струна, каждый мускул отзывался звоном на всякое движение.
Завтра же переставлю кровать, подумал я, снова вздрагивая. И тут же провалился в липкую пелену снов.
На работу я заявился с двухчасовым опозданием. Голова после снотворного и мучительной ночи была чугунной, мысли едва шевелились в голове, словно клубок зазимовавших змей. Все валилось из рук. Дел было много, но сосредоточиться на них оказалось выше моих сил. И потому я был зол и срывал свою злость на всех, кто появлялся в кабинете. Как-то бессмысленно поцапался с бухгалтером - Лев Игоревич являл собой столь здоровый и преуспевающий вид служащего, что перепалку я затеял с ним из одного только этого, прекрасно понимая, в какое положение себя ставлю.
