Журнал «Если» - «Если», 2001 № 09
Постояв еще немного, Мигунов вернулся внутрь здания, откуда уже раздавались оживленные голоса… За завтраком все весело переговаривались, выплескивалось возбуждение, обычно возникающее перед началом интересной работы. И только Мешков был почему-то молчалив и задумчив. К нему несколько раз обращались, но он отвечал односложно и невпопад. В конце концов его оставили в покое.
Перед тем как подняться из-за стола, Горюн спросил:
— Приступаем? Начнем монтировать аппаратуру? — он вопросительно посмотрел на Мешкова.
Однако Мешков продолжал угрюмо молчать. Участники экспедиции, уже было собравшиеся расходиться по своим делам, остановились в ожидании. У Мигунова возникло такое ощущение, словно воздух в помещении, где они находились, неожиданно сгустился.
— Вот что, — глухо произнес Мешков, — я знаю, меня считают человеком невезучим.
Возникла неловкая пауза. Присутствующие смущенно отвели глаза.
— Ну что вы, Станислав Васильевич, — неестественно бодрым голосом начал было Горюн, но Мешков решительным движением руки остановил его.
— Не будем спорить, — теперь его голос звучал твердо. — Одним словом, я принял решение. Сегодня мы перебазируемся в другое место. Туда, где по статистике случается всего один пасмурный день в году. Тем самым вероятность неудачи будет сведена до минимума. О переезде я уже договорился.
В молчании люди покидали комнату. Только Мигунов задержался.
— Стоило ли, Станислав Васильевич? — спросил он Мешкова. — Ведь это же…
— Договаривайте, — грустно улыбнулся Мешков. — Суеверие? Так?
— Вообще-то…
— Летчики не фотографируются перед полетом. Футболисты не меняют футболки, в которых они выиграли предыдущий матч, а фигуристы приносят с собой на соревнования талисманы. Как это прикажете понимать?
— Ну, это чистая психология.
— Именно. Ни что иное, как самовнушение, своеобразное самовнушение. Оно помогает поддерживать хорошее настроение, уверенность в своих силах, создает ощущение психологического комфорта.
— В таком случае, я вас не понимаю, — пожал плечами Мигунов. — Решили позаботиться о психологическом климате?
— И это тоже, — как-то странно произнес Мешков.
— Не совсем понимаю, — удивился Мигунов.
— Вот и я не вполне понимаю, — искренне откликнулся Мешков.
С минуту они стояли молча. Потом Мигунов сказал:
— Пойду собираться…
Ехали долго. Дорога то извивалась по самому краю глубоких провалов, то стремительно взбегала в гору, и тогда двигатель перегруженного автобуса ревел изо всех сил. До места добрались только к вечеру, когда солнце уже скрылось за горами. Торопливо, стараясь успеть до темноты, раскинули палатки и расположились на ночлег. Мигунов оказался в одной палатке с Горюном.
— Ну, что я вам говорил? — мрачно сказал Горюн, забираясь в спальный мешок.
— Пока не вижу ничего страшного, — возразил Мигунов. — Было бы только ясное небо.
Горюн пробормотал что-то невнятное и укрылся с головой.
В день затмения все поднялись задолго до восхода Солнца и поспешили на площадку, где были размещены приборы и другая аппаратура. Начались последние приготовления к наблюдениям.
— В небе ни облачка, — заметил Мигунов, когда рядом с ним оказался Горюн.
Тот пожал плечами:
— Пока…
— У меня такое впечатление, — сказал, улыбаясь, Мигунов, — будто вам очень хочется, чтобы погода испортилась.
— Чтобы исполнились мои мрачные пророчества? — отозвался Горюн. — Нет, я предпочел бы ошибиться… А вы лучше посмотрите на юг.
Мигунов пригляделся… В самом деле, там, куда показывал Горюн, в предрассветном сумраке можно было различить что-то похожее на легкие облачка.
— Пустяки, — бодро сказал Мигунов. — Пока их наберется столько, чтобы затянуть все небо, пройдет несколько дней. А нам нужны всего какие-нибудь семь часов.
— К сожалению, в горах погода меняется быстро.
— Не будем гадать, — сказал Мигунов. — Ждать осталось недолго.
Но прошло всего около трех часов, и неизвестно откуда взявшиеся облака стали стремительно заволакивать небосвод.
До затмения оставалось около получаса. Тучи щедро латали небо. Еще тридцать томительных минут — и произошел «первый контакт»: диск Луны стал медленно перекрывать дневное светило. Но было уже очевидно, что к моменту полной фазы тучи затянут Солнце непроницаемой пеленой. Разумеется, оставалась возможность радиоастрономических наблюдений. Но для данной экспедиции они играли лишь подсобную роль.
К Мигунову подошел Горюн:
— Что скажете теперь?
— Да, не повезло, — вздохнул Мигунов.
— Не повезло?
— Что же еще? — возразил Мигунов, не желая замечать намека. Он и без того был расстроен, так как возлагал на предстоящие наблюдения немалые надежды. — Вы не хуже меня знаете, что подобные неудачи случаются сплошь и рядом.
— Да? — ехидно спросил Горюн. — Чтобы единственный пасмурный день в году пришелся на момент затмения? Прикиньте-ка вероятность.
— Вы что-нибудь слышали о Лежантиле?
— Если не ошибаюсь, французский астроном XVIII века…
— Французская Академия послала его в Индию наблюдать прохождение Венеры по диску Солнца. Как вы знаете, явление весьма редкое.
— И что же?
— К прохождению 1761 года Лежантиль опоздал из-за превратностей пути. И тогда он решил остаться в Индии еще на восемь лет, что-бы дождаться следующего прохождения Венеры.
— М-да… — протянул Горюн. — Шутка ли — восемь лет. Впрочем, в те времена это можно было себе позволить — тогда люди жили медленно. И что же было дальше?
— Лежантиль выбрал для наблюдений такое место, где небо почти всегда безоблачно. В долгожданный день с утра стояла прекрасная погода. Так же, как у нас…
— Кажется, я догадываюсь, что было дальше…
— Вот именно. К моменту прохождения Венеры собрались облака и закрыли Солнце. Наблюдения не удались.
— Очень похоже… — задумчиво протянул Горюн. — И что вы хотите этим сказать? Что Мешков тут ни при чем?
Мигунов с искренним удивлением посмотрел на Горюна:
— Неужели вы всерьез допускаете иное?
— Но ведь это же Мешков предложил перебазироваться сюда! Я же говорил вам — ему не сидится на месте.
Теперь задумался Мигунов.
— Не сидится на месте? — повторил он. И еще пробормотал что-то невразумительное.
— Что? — переспросил Горюн.
Но Мигунов только неопределенно махнул рукой. Отвернувшись от Горюна, он бросил взгляд туда, где возле бесполезного теперь коронографа одиноко стоял Мешков. Он весь как-то сгорбился, руки бессильно повисли вдоль тела — на него было больно смотреть… Горюн между тем продолжал что-то говорить. Мигунов почувствовал, как в нем закипает раздражение.
