Владимир Заяц - Тяжелые тени
Сай тупо смотрел на колышущуюся в углу паутину и думал. Думать было тяжело и неприятно. Мысли будто застревали в темном и тесном туннеле. Паутина... Почему она, паутина? Интиль не смела. Не позаботилась о чистоте. Врезать бы ей за это, как прежде. Была мала - больше заботилась об отце. Выросла Интиль... Все больше стала походить на свою маменьку, лет пятнадцать назад удравшую с залетным интендантом. Тот же диковатый, непонятный взгляд, те же странные речи. Пользуется, дрянь такая, тем, что отец денно и нощно трудится, и проводит время, как вздумается. Связалась с каким-то братством. "Миссия истинного божественного света"! Вот ведь название какое выдумали!
Разволновавшись, Сай попытался выматериться, но из забитого слизью горла вырвался хрип.
И кто бы мог подумать, что во главе такой сомнительной организации стоит сын такого уважаемого человека, как владелец фабрики зубочисток.
Скрипнула дверь. На пороге появилась золотоволосая девушка с бледным лицом.
- Доброе утро, - сказала она холодно. - Проспался, отче? Очухался?
Саю вдруг стало очень жалко себя. Он всхлипнул.
- Не проспался, а проснулся! Не очухался, а очнулся! Ты бы поласковее была. Отец, все-таки. Ценить надо. Уважать! Я тебя, все-таки, с такого возраста сам вынянчил, - и Сай установил дрожащую руку сантиметрах в двадцати от пола.
Интиль слыхала подобные монологи множество раз. И каждый раз требование уважения и послушания било ее, как плеть. К этому отупевшему от пьянства существу у нее не осталось ни любви, ни жалости. Конечно, нельзя было отрицать, что волею судеб это опустившееся животное оказалось ее отцом. Именно оно вынянчило и вырастило ее. Интиль понимала, что действительно обязана ему; что она всенепременно должна ценить отцовское самопожертвование. И она в ответ на его речи закусывала губу и холодно отвечала:
- Я ценю.
- Запустила ты все, - сказал он, с трудом садясь. - Бездельница, как и мать, - добавил Сай, почесываясь. Интиль зло вздрогнула. "Ах, так! Попробую на тебе идеи "Миссии"!
- Нет смысла заботиться о материальном, - сказала она, сотворив постную мину. - Весь материальный мир есть порождение сил зла. Заботиться о материальном - значит, заботиться о дьяволе!
- Вот оно как! - в изумлении воскликнул Сай и от избытка чувств пошевелил грязными пальцами ног. - Я не слыхал в религиозно-государственных проповедях ничего подобного!
- Для нас не указ ни Непостижимый, ни Первое Доверенное Лицо с их проповедями. - Интиль старалась не смотреть на огромные желтые ногти на ногах отца. - Непостижимый тоже материален. И через него могут вещать силы зла.
Сай поежился, словно от холодного сквозняка. Несмотря на всю тупость, он понял, что такими идеями дочь может увлечь его в пропасть. И возврата оттуда уже не будет. Он ужаснулся тому, что может придти конец привычному существованию, пусть и не очень обеспеченному, но спокойному и не голодному. Многие живут гораздо хуже. А с такими идейками, как у Интиль, можно вообще... Что значит "вообще" - Сай додумать побоялся.
- Скажи, а этот сын фабриканта зубочисток тоже думает, как ты?! осторожно спросил он.
Интиль внутренне торжествовала. "Ага! Дрожишь! То ли еще будет!" И она с самым серьезным видом ответила:
- Не совсем. Он - правое крыло "Миссии". Мы - левое. Если противоречия обострятся, мы отделимся от них. Главное для них - духовное совершенствование и отказ от материальных благ. А вот мы считаем, что самое государство - зло. Бороться надо с ним. Но даже если думать только об отказе от материальных благ, то призывать к этому надо не только членов "Миссии", но, прежде всего, служителей Логоса и Непостижимого, как это было в ранней церкви. Они обязаны заботиться о душе, а не о чреве.
- Понятненько, - протянул Сай и обхватил взлохмаченную голову. - Ты хоть понимаешь, на что обрекаешь своего бедного отца?
- Родители за детей не отвечают, - парировала Интиль и, уходя, бросила через плечо: - К вечеру буду. А может быть, и нет.
Сай так разволновался, что забыл о головной боли.
- "Не отвечают"! Ду-ура! - крикнул он в захлопнувшуюся дверь. - Дура! Еще, как отвечают! Еще как!
Сай вспомнил, что сегодня с десяти утра должен проводить занятия с рядовым составом. Он торопливо встал, натянул мятую форму, перепоясался потрескавшимся от старости ремнем, прицепил кинжал с вытершейся ложной позолотой и вышел на улицу. Старые сапоги снова начали скрипеть при ходьбе. Они будто вспомнили то давнее время, когда были новенькими и блестящими, как игрушка, а не уродцами со сбитыми каблуками. Сай вздохнул: скрип был недобрым знаком. Это значит, что надо думать о новой обуви. А где ее взять? На службе если что и оставалось неразворованным, то до него доходило в последнюю очередь.
Уличные мальчишки, завидев постоянный объект своих насмешек, оживились и еще издали наперебой закричали дразнилку:
- Сай-доду, Сай-доду! Засыпает на ходу!
Уже давно уважительную приставку "доду" Сай слыхал только от этих мальчишек. Они забегали наперед, трясли лохмотьями и корчили премерзкие рожи.
Сай, глядя в землю, еще больше сутулился, наклонялся вперед и частил ногами, думая, что ускоряет ходьбу. Усилия толстяка вызвали у антупийских мальчишек злорадный смех.
У ворот базы они опасливо поотстали. Часовой, не удосужившись поприветствовать офицера, загремел засовами и буркнул:
- Вас давно господин майор спрашивал.
У Сая под ложечкой словно раздулся шар. Стало трудно дышать, сердце зачастило. Любознательность майора не предвещала ничего хорошего. Сай вообще не любил быть объектом внимания начальства. Это всегда заканчивалось плохо. Но все же в глубине души он надеялся, что его долгая служба будет оценена и вознаграждена. Втайне от всех Сай лелеял безумную мысль. Он понимал всю ее неосуществимость и все же надеялся. Надеялся, как верующие надеются когда-нибудь увидеть чудо. Вечерами, если он был не слишком пьян, Сай в различных вариантах представлял одну и ту же картину: он принимает парад, посвященный Дню Возрождения Непостижимого. Вместе со старшими офицерами стоит он на трибуне. Он - чуть впереди, старшие офицеры - чуть сзади. Воины, выгибая грудь колесом, чеканят шаг и смотрят преданными глазами на него, младшего офицера Сая. Блестят начищенные сапоги, сверкают примкнутые штыки, слышен слитный гул от шагов сотен ног. Пахнет ваксой и сухой пылью. Раз-два, раз-два! И все - все! - смотрят на него, именно на него! А он вот так - едва-едва - приветственно шевелит пальцами в белых перчатках. И бойцы видят это и в едином восторженном крике выдыхают:
- Хай-ох! Славному Саю - доду-доду, хай-ох!!!
Когда Сай был особенно пьян, он проговорился о своей тайной мечте. Это было настолько дико, что сослуживцы даже не засмеялись. Сай - ничтожество, которое терпят только потому, что больше некого посылать за "фугасками", и вдруг такое.
