Сергей Жемайтис - Жестокий шторм
В Барте электронный автомат выдал ему пластмассовый билет с магнитной полоской и сдачу с пятидолларовой бумажки. За тридцать центов он мог проехать десять километров. Только очутившись в вагоне, стиснутый со всех сторон, Кейри стал набрасывать в уме конспект своего разговора с мистером Чевером.
«Я буду настаивать на отмене рейса. Или, по крайней мере, добьюсь, чтобы Джейн осталась… Но это же непорядочно! Даже подло. Пусть остальные люди гибнут? Но что я могу сделать? Пусть уцелеет хотя бы Джейн. Это будет моим гонораром за молчание. Если я подниму шум, мне не поверят. Привлекут к суду „за нанесение ущерба“. А судно все равно уйдет. Нет, надо добиваться, чтобы Джейн осталась. Я объяснюсь с ней. Мы выясним, кто написал поддельные письма. И немедленно поженимся. Уедем… — Он горько усмехнулся: — А те, на „Глории“, пусть все умрут? Нет, я должен добиться отмены рейса». Так, полный противоречий, раздираемый сомнениями, Томас Кейри вышел из подземки, обращая на себя внимание своим несчастным видом.
В лифте он поднимался с целой ватагой галдящих молодых клерков и старым негром. Тот дружелюбно улыбнулся ему. Негр вышел на двадцатом этаже. Томас Кейри проехал до тридцатого и только тогда вспомнил, что и ему надо было выйти на двадцатом и что с этим негром он уже сегодня ночью встречался на заправочной станции Арта.
Когда он вошел в приемную президента пароходной компании, на месте мисс Брук сидела другая секретарша — очень эффектная сероглазая блондинка.
— Я — Кейри, — представился он. — Меня ждет мистер Чевер.
Глаза у секретарши стали еще больше.
— Томас Кейри? — произнесла она шепотом. — Вы?
— Как видите. И почему вас так изумило мое появление? Разве мисс Брук или сам шеф не поставили вас в известность, что я должен быть в девять десять?
Секретарша покраснела.
— Так вы живы?
— Как видите, мисс.
— Меня зовут Эва О'Брайнен. Прежде я работала в транспортном отделе…
— Скажите, мисс Эва О'Брайнен, ради всего святого, могу я видеть мистера Чевера? Дело очень важное. Очень!
— Да, то есть нет. Извините. Он ехал сюда, к себе, вероятно, надеясь прибыть раньше вас, когда это произошло, и он решил, что ваша встреча никогда не состоится.
— Что произошло? Скажите толком! И почему наша встреча никогда не состоится? — Он ждал, и предчувствие до боли сжало его сердце. — Ну что случилось? Что?
— Только сейчас, перед тем как вы вошли, мистер Чевер передал мне из своей машины, что будет только к вечеру. Сейчас он едет в порт. Ведь сегодня отходит «Глория», на ней уезжает Джейн. — Секретарша умолкла, часто дыша.
— Так что же все-таки сообщил вам мистер Чевер такое, что так взволновало вас?
— Он… он сказал, что на вас совершено нападение. Вашу машину изрешетили из пистолетов, а вас… Выходит, теперь другого кого-то убили. Мистер Чевер ехал на встречу с вами… и когда узнал про это страшное происшествие, то позвонил мне… Какой ужас!
Томас Кейри прошептал:
— Бедный Марк, — и в его живом воображении возникла не раз виденная картина: машина, изрешеченная пулями, с выбитыми окнами, скучающие полицейские, привыкшие ко всяким ужасам на дорогах, карета «скорой помощи», окровавленное тело на полотняных носилках… Сегодня вместо Марка должен был лежать на них он, Томас Кейри, и только непостижимая уму случайность подставила вместо него другого…
ПЛАВУЧИЙ ЯКОРЬ
В фонаре выгорел весь керосин. Горшкову еще никогда в жизни не приходилось бывать в такой кромешной тьме. И без того тесный, сырой кубрик показался матросу ящиком, в котором его швырнули в бушующее море. Страх с новой силой нахлынул на него. Он с минуту стоял в ожидании неизбежного конца, вцепившись в бортик рвавшейся из рук койки. Но и опять он нашел в себе силы попытаться заглянуть в «корень вещей».
«Ну раз так приходится, — думал он, — осталось одно — умереть с достоинством. Я моряк, а смерть для моряка в море дело обыкновенное. Только пришла она очень рано ко мне. Я еще не пожил как следует. Ничего не видал. А так мечтал поплавать по теплым морям, побывать в Австралии, на Цейлоне…»
Во время этого предсмертного внутреннего монолога он почувствовал, что произошло какое-то благоприятное событие, что-то изменилось. Катер так же бросало, как на гигантских качелях, — вверх, вниз, вверх, вниз, но не стало мучительных рывков бортовой качки. Сначала Алексей подумал, что наконец-то моторист Петрас Авижус запустил свои моторы и катер двинулся на волну.
Словно в отместку катер стремительно взлетел, а затем покатился вниз по крутому склону волны. Горшков присел на корточки и заскользил к столу; ухватившись за ножку, ждал, пока прекратится этот полет. Наконец палуба выровнялась и, накренившись к корме, устремилась вверх.
Горшков ощупью пробрался к своей кровати, на которой лежали его полушубок и шапка. Шапки не нашел, а полушубок нащупал у стенки вместе с мокрой подушкой. Надевая мягкую овчину, он только теперь почувствовал стылую дрожь: он весь промок, а зубы отбивали частую дробь. Запахнувшись, Алексей стоял, блаженно ощущая, как тепло от спины идет к рукам, груди, ногам. Неожиданно он обнаружил и шапку — она плавала в воде под ногами. Подержав ее в руках и убедившись, что шапка промокла насквозь, он зашвырнул ее на койку. Подняв воротник, шагнул к трапу: больше он не мог оставаться в этой могильной сырости и темноте. Он поднимется к старшине и отговорит его от безумного шага. Катер теперь хорошо отыгрывается на волне. Ветер стихает. Нельзя плыть к берегу на пробковых матрасах.
С трудом переборов силу ветра, Алексей открыл дверцы кубрика. Затем упал грудью на комингс и, срываясь со ступенек трапа, медленно выполз на палубу. Ветер прижал его к небольшой надстройке над кубриком, ворвался под полушубок, стаскивая его с плеч. Горшков уцепился за поручни, покрытые корочкой льда, по льду на палубе скользили подошвы сапог. Волны поразили его своей высотой. Они показались ему заснеженными сопками, пришедшими вдруг в движение, и все они катились к их крохотному суденышку. Подгоняемый ветром, катер убегал от них, увертывался, перепрыгивал через водяные пропасти, стремясь куда-то в белесую мглу. Низко летели черные облака, в разрывах между ними мелькало зеленоватое небо с яркими звездами. Все это Горшков сразу схватил взглядом и запомнил на всю жизнь. Как ни страшно выглядел океан, как ни сильно бушевал ветер, все же на палубе он почувствовал себя лучше, увереннее. Здесь можно было бросить вызов природе, помериться силами с нею.
Прежде чем осилить несколько шагов вдоль борта к рубке, он заметил, что от буксирной скобы в воду уходит тонкий стальной трос.
