Герман Чижевский - В мареве атолла
Под океанариум была оборудована часть естественной лагуны атолла. Лагуна имела форму неправильного овала с тремя вытянутыми рогами. Ее наибольшая длина приближалась к двум с половиной морским милям, с севера ее перегородили бетонной стеной. У края образовавшегося огромного бассейна над водой на бетонных столбах поднималось длинное в форме буквы "Т" здание морской лаборатории. Бассейн разделили перемычками, и в каждом из отсеков была своя фауна и флора.
Двухэтажное здание из стекла и алюминия, обдуваемое со всех сторон ветрами, было прикрыто для защиты от обжигающих солнечных лучей и от тропических ливней пологой, двускатной, почти плоской крышей с далеко выступающим карнизом. Пассатные ветры умеряли дневной зной, искусственно охлажденный воздух поступал в здание, и даже в сильную жару в нем чувствовалась прохлада.
Минуло не больше трех недель, и кузен Уэнделла мистер Бенедикт, словно восставший из небытия после письма Марби Кэйла, находился уже в пути где-то в районе Азорских островов (лететь самолетом он не решился), чтобы лично принять обещанный ему подарок. И тут небывалое происшествие стало надолго предметом самых горячих споров на атолле.
По заведенному порядку сотрудники лаборатории приступали к работе в шесть утра. Время между двенадцатью и восемнадцатью часами они могли использовать как им вздумается. Это была сиеста - время дня, когда зной достигал наивысшей силы и расслабляюще действовал на человека. Занятия возобновлялись к вечеру и при желании могли продолжаться далеко за полночь. Чтобы не отвлекать персонал морской станции от исследовательских работ, исключить нежелательные конфликты и не застраивать атолл многочисленными домами, к службе на станции допускались только холостяки или те, кто согласен был надолго оставить семью на континенте.
Скандальное происшествие, взбудоражившее весь атолл, произошло в понедельник в конце января. Дневная жара уже спала, но странное до нелепости сновидение и ноющая боль в деснах заставили ассистента Марби Кэйла Хьюберта Рутта - проснуться. Начинало смеркаться, электрический вентилятор на стене назойливо жужжал, бумаги на письменном столе шуршали, во рту чувствовался металлический привкус.
Хьюберту шел двадцать третий год, он был энергичен и неутомим. Лучше других он умел окрашивать биологические препараты, а его тончайшие срезы с микротома добавляли славы Марби Кэйлу. Едва проснувшись, Хьюберт дотронулся языком до распухших десен: десны кровоточили, во рту чего-то недоставало...
Придя в себя от неожиданности, он привстал на влажных от пота простынях... Недоставало пяти зубов... Они были выломаны... Бесследно исчезли передние резцы в обеих челюстях и правый верхний клык. Рутт упал на подушку. Чудовищное открытие потрясло его. Он ничего не понимал, он перестал замечать даже боль. Пролежав с четверть часа, Хьюберт Рутт приподнял голову и сплюнул на пол. В воздухе промелькнул сгусток крови. Рукой вытер разбитые губы и взглянул на пальцы. Они были грязны, с обломанными ногтями. "Мои зубы, - с душевной болью подумал молодой человек,- где мои зубы?" Босоногий, в трусах, он сидел на краю кровати и обалдело оглядывал обстановку: скомканная измятая постель, два стула - один у окна, другой у кровати, письменный стол с аккуратной стопкой библиотечных книг, крохотный платяной шкаф, на стене портрет матери в светлой рамке, на противоположной стене картина - закат на море в багровых тонах и парусник - чайный клипер "Флайинг клоуд" ("Летящее облако"), идущий под всеми парусами.
Странный, необычайно яркий, похожий на реальность нелепый сон не выходил у него из головы. Еще с полчаса Рутт пребывал в тягостном раздумье. Приложив руку к щеке, он побрел к умывальнику. Взглянул на свое лицо в зеркале и не узнал себя. В углах губ запеклась кровь. "И в таком виде я появлюсь в лаборатории!.." - с горечью подумал Хьюберт и тупо уставился в зеркало.
По-видимому, он долго не замечал настойчивого телефонного звонка, потому что, когда снял трубку, сердитый голос Кэйла произнес:
"Все еще отсыпаетесь, Рутт?.. Кто, по вашему мнению, будет проводить анализ кишечной флоры нематод[ Нематоды - круглые черви, ведущие паразитический образ жизни. ]? Нужно, чтобы вы занялись сегодня этим самостоятельно. Я чувствую себя неважно и, наверное, не выйду. Действуйте!.."
- Одну минуту, миштер Кэйл,- заторопился Хьюберт, - мне нушно кое-что шкажать фам...
- Что такое? - переспросил Марби Кэйл.- Кто у телефона? Мне нужен Рутт. Кто у телефона?
- Миштер Кэйл, это я, Хьюберт,- прошепелявил Рутт. - Шо мной што-то шлушилось, пока я шпал...
- Так это вы?! Что это значит? Вы не знаете, что с вами случилось? Что означает ваш невнятный выговор? Чем вы набили рот? Послушайте, это вы, Рутт?!
- Да, да! Ражумеетша, это я.
- Что-то не пойму, что, собственно, приключилось с вами? Совсем не узнаю ваш голос.
- Проштите меня, миштер Кэйл, но я и шам не ужнаю швой голош!
- Вы шепелявите, точно вам восемьдесят лет и вы забыли в ванной ваши протезы!
- Пока я шпал, миштер Кэйл...
- Что же дальше?
- Пока я шпал,- повторил ассистент Кэйла,- я шамым непонятным обрашом лишилша пяти жубоф.
- Пока вы что?..- хохотнул Марби Кэйл.
- Пока я... Это шамая необыкновенная иштория, какие я только жнаю.
- Самая "глупейшая" - хотите вы сказать?
- Может быть,- охотно согласился Рутт.
- Вы не можете выйти на станцию?
- Нет,- поспешно прошамкал Хьюберт,- я непременно выйду, хотя и лишилша пяти жубоф... Во рту полно крови...
- Вы лишились пяти зубов?! - будто только сейчас осознав это, воскликнул Кэйл.
- Да, шэр,- меланхолично ответил Рутт.
- Так, и у вас неприятности?! - почти выкрикнул Кэйл.
Хьюберт был крайне изумлен и необъяснимой вспышкой шефа, и тем, что в трубке послышались частые гудки. Чем объяснить, что шеф оборвал разговор?
Между тем Кэйл не опустил спокойно трубку, а с лязгом бросил ее на контакты.
- Кажется, я зашел слишком далеко и события приняли чересчур бурный характер,- вполголоса пробормотал он, уставившись в темный угол. Помассировав правую руку, он схватил левой телефонную трубку и вызвал Уэнделла. Ошибся, начал набирать номер снова и замер, слушая четкие сигналы зуммера.
Арчибальд Уэнделл в этот момент задумчиво сидел в качалке и, легонько потирая наморщенный лоб, старался примирить свою совесть ученого с воровством чужих идей. Идеи в образе пачек разложенных бумаг лежали на его столе, и Уэнделл в десятый раз мысленно спрашивал себя, хочет ли он в самом деле видеть их у себя, на своем столе, внесенными в его комнату, выкраденными им самим из чужого сейфа. Арчибальд Уэнделл, к стыду своему, не знал, чего хочет. Тогда он поставил для себя вопрос иначе: согласен ли он, чтобы эти столь нужные ему бумаги с гипотезами, до которых он сам не мог додуматься, бесследно исчезли со стола, не оставив после себя копий? Мельком он бросил взгляд на них и тотчас отвел взор, точно схвативший добычу волк, который знает, что теперь она от него не убежит, и очень определенно ответил себе: нет, не хочет.
