Дмитрий Баюшев - Чистый разум
И вышел, некоторое время удерживая в памяти недовольное лицо мальчишки-стажера.
Нет, все-таки чем-то он мне нравился, хотя и любитель был поворчать.
Пономарева я нашел в лаборатории анализа, где обрабатывалась, идентифицировалась и систематизировалась вся информация, поступившая от внешних приемных систем.
Вычислительная машина работала в диалоговом режиме и как раз сейчас приятным женским голосом отвечала на вопрос Пономарева, который, понимающе кивая крупной лысоватой головой, бегал карандашиком по распечатке.
— Казимир Михайлович, — сказал я твердо, — дело чрезвычайной важности.
Он кинул на меня быстрый недовольный взгляд и сухо проскрипел:
— Умейте ждать, Добрынин.
Не скрою, я настроился воинственно и принялся сверлить тяжелым взором его обтянутую белым халатом рыхлую спину, постепенно сосредоточиваясь на бледно-розовой лысине, обрамленной пушком седеющих волос. Пономарев изредка раздраженно дергал плечом, но не оборачивался, продолжая задавать вопросы и писать.
— Что у вас? — спросил он наконец, разворачивая длинную машинограмму и впиваясь в нее глазами. — Почему не на вахте?
— Вам известно, что произошло с Ильиным? — довольно резко осведомился я.
— Известно, — буркнул Пономарев. — К сожалению.
Вот как? К сожалению? Видно, очень не хотелось ему быть на первых ролях.
— Нет, вам ничего не известно.
— Я бы вам посоветовал думать, прежде чем говорить, Добрынин.
М-да, начало было многообещающим.
— Казимир Михайлович, а вам не попадалась бумага с записью, ну скажем, помехи в секторе СВ-1735, что наблюдалась в 4 часа 39 минут 52 секунды прошлых суток?
Он по инерции развернул, даже выдернул из рулона еще с полметра машинограммы, затем обернулся, затем встал.
— Ну-ка, ну-ка, что вам об этом известно, Добрынин?
— Давайте зададим этот вопрос машине, — предложил я.
— Что ж, — он сформулировал задачу.
— Информационный поток, — сказал приятный женский голос. — Расшифровке не поддается.
— Правильно, — обрадовался я. — Образ трудно закодировать, тем более расшифровать. А несущая частота зарегистрирована, как помеха.
— Погодите, что это мы стоя? — засуетился Пономарев. — Присаживайтесь, Анатолий Иванович, присаживайтесь, вместе подумаем.
Я сел и начал говорить. Но пономаревская реакция оказалась совершенно неожиданной. По мере моего изложения, сопровождаемого достаточно логичными умозаключениями и выводами, полное невыразительное лицо его скучнело и делалось все более и более брезгливым. Наконец, он прервал меня на полуслове.
— Это уже ни в какие ворота, — сказал он нетерпеливо. — Кому-то снятся фантастические сны, а вы это представляете как факт. Несолидно, Добрынин. Да, с Аркадием Семеновичем случилось несчастье, но это не повод для домыслов. Я доложил в Центр, прибудет компетентная комиссия — им и решать данную проблему. А мы давайте не будем.
Во время его речи я потихоньку закипал.
— И на прощание — маленький совет, — подытожил Пономарев. — Ни с кем больше не делитесь этими вашими… измышлениями. Неумно это. Идите и спокойно работайте.
Все, я дошел до точки кипения, но нашел в себе силы выйти спокойным шагом. Черт возьми, Ильин бы меня понял, по крайней мере не стал бы перебивать в начале рассказа. Он уже, кажется, и сам подбирался к отгадке, только другими путями.
Самое скорое — комиссия будет здесь дня через три-четыре, а это просто катастрофически огромный срок. Теперь, когда настало время принятия быстрых и правильных решений, политика нынешнего руководства могла привести к трагедии. Не радовало меня нынешнее руководство станции…
Кое-как додолбив вахту, я поспешил к Вадиму. Он уже пришел в себя и выглядел вполне прилично. В его однокомнатной квартире царил идеальный порядок, на столе алели оранжерейные тюльпаны, в хрустальном блюде размером со средний тазик горкой лежали фрукты. Вадим просматривал последние новости.
— Садись, — сказал он. — Все как сговорились. То цветочки притащат, то вон плоды. Будто сам не могу сходить.
— Как себя чувствуешь? — осторожно спросил я.
— Как после наркоза. Голова тяжеловатая. Не привык к снотворному.
— Но вообще-то в форме?
— Вполне. Ты по поводу Аркадия Семеновича?
— Не только… Ведь укол-то тебе сделал я.
Вадим без всякого удивления, очень даже спокойно посмотрел мне в глаза.
— Зачем?
— Очевидно, чтобы ты не присутствовал на эксперименте.
— Очевидно? Ничего не понимаю.
Мои заключения он выслушал внимательно, не перебивая.
— Похоже на правду, — сказал Вадим, когда я закончил.
Он вдруг бодренько выскочил из кресла и прошелся по пружинящему ковру.
Остановившись перед фруктами, он приценился, выбрал огромное румяное яблоко и хрустко откусил. Мне страшно захотелось яблока.
— Угощайся, — предложил Вадим, — а то пропадут.
Он был тысячу раз прав. Не пропадать же добру.
Между тем, Вадим расхаживал по комнате, спортивный, собранный, готовый к действию, изредка хмурился, а я наблюдал за ним и машинально хрупал яблоко за яблоком.
— Я думаю, надо с ним связаться, — сказал он наконец. — Надо его предупредить, что человеческий мозг слаб и что на станции уже имеются жертвы. Если он и дальше хочет испытывать наслаждение от общения с нами, то пусть побережет клиентов, а то никого не останется. Нам нужно потянуть время до приезда комиссии. На Пономарева надежда маленькая. Как ты полагаешь?
— Что ж, рискнем, — согласился я. — Но это очень опасно. Уж до чего Ильин сильный психогигиенист, а и то не выдержал.
— Потому и не выдержал, что шел в открытую, — Вадим усмехнулся. — Мы подсунем Черу туповатого клиента, которому плохо и который все время хнычет о помощи.
Туповатого клиента? Который все время хнычет о помощи? Все время. Господи, как я до этого сам не додумался?
— Ты предлагаешь запись?
— Почему бы и нет?
— А сможем? — усомнился я.
— Надо, — уверенно сказал Вадим.
— Нет слов, — я развел руками.
— Просто я вовремя вспомнил свою тяжелую голову.
Этим он как бы даже благодарил меня за ночной визит. Ну что тут скажешь?..
Сразу от входа бросилась в глаза распахнутая дверца аптечки. Уходя, я ее, помнится, закрывал.
На кухне загремела посуда.
Прикрыв аптечный шкаф, я прошел на свою половину и здесь на письменном столе обнаружил злосчастную коробку с мединалом. Рядом лежал пневмопистолет. В коридоре послышались легкие Таины шаги.
— Это глупо, — крикнул я.
Хлопнула дверь. Вот чего мне сейчас не хватало, так это женских капризов. Нет, это надо было пресекать и немедленно. Я направился к Тае.
