Джек Макдевитт - Послание Геркулеса
- Это код! - вскричал он.
Когда впервые стал действовать проект «Скайнет», Гамбини начал разговаривать так, будто надеялся в самом ближайшем времени разгадать все загадки Вселенной. Жизнь на других планетах, сотворение мира, проблема темной материи - все это должно пасть к ногам Новейшей Технологии. И разумеется, все пошло совсем не так, как ожидалось. Все упомянутые проблемы остались нерешенными. Гамбини с точки зрения философии больше всего интересовал вопрос о том, какую роль играет в космосе жизнь. И «Скайнет» позволил ученым обнаружить планеты земного типа, что крутятся вокруг далеких звезд. Гамбини и Маевский, Уиллер в Принстоне, Рим-форд в Калтехе, тысячи других во множестве мест рылись в отчетах и поздравляли друг друга. Планеты плавали повсюду! Сравнительно скромное число солнц оказались столь нищими и столь стерильными, что не имели сопутствующих планет. Даже системы из нескольких солнц неизвестно каким образом обзавелись планетами и умудрились удержать их. Образовались целые семьи миров! Часто они болтались на эксцентричных орбитах, что, как считалось, создает нестабильность среды и препятствует возникновению жизни. И все же планеты существовали! Теория формирования планет получила мощную энергетическую подпитку. И как-то в прошлом году воскресным апрельским вечером, в маленький юбилей открытия «Скайнета», Гамбини сказал Гарри, что у него не осталось сомнений: Вселенная кишит жизнью!
И вдруг весь этот безмерный оптимизм ушел в глубокую тень, отброшенную спектрографом, способным определять бесконечно малые следы различных элементов. Анализ света показал, что планеты, имеющие массу, сходную с Землей, и расположенные на расстоянии от звезды, которое позволяет воде оставаться жидкой, сходны скорее с Венерой, чем с Землей. Полученные данные позволяли сделать вывод, что большая часть Вселенной неописуемо враждебна жизни, и предположение Саганеско о том, что Млечный Путь «населен» сотнями тысяч обитаемых миров, должно уступить подозрению, что мы, вероятно, все же одиноки во Вселенной. Сны Гамбини померкли, а самое смешное то, что убил их тот самый спектрограф, над которым Гамбини работал сам.
Это было мрачное время, одинаково болезненное как для агентства, так и для работавших там исследователей. Если и в самом деле в космосе нет ничего, кроме мертвых камней и газов, так зачем доить налогоплательщиков и вкладывать деньги в долгосрочные проекты? Пошли разговорчики о сокращении ассигнований, и в самом деле приток средств в агентство на такие специальные проекты, как «Скайнет», заметно ограничился. В следующем финансовом году ожидалось новое сокращение, и Гарри вовсе не желал будить радужные надежды, которым не светит осуществиться.
- Думаю, нам нужны более веские доказательства, - сказал он очень мягко.
- Вон оно как! - Гамбини облизал губы. - Гарри, я думаю, ты не слишком внимательно вникал в характер сигнала. - Он поднял блокнот с нацарапанными цифрами и протянул его Гарри. Пока тот делал вид, что вчитывается в них, Гамбини тупо уставился на телефон, а затем стал набирать номер. - Надо доложить Квинту, - буркнул он. Гарри нахмурился.
- Я бы не стал спешить с вызовом сюда директора, - сказал он.
Квинтон Розенблюм был оперативным директором НАСА и одновременно директором Годдарда. Дело в том, что автомобильная авария, случившаяся несколько недель назад, неожиданно освободила директорское место в Годдарде. Изменения в руководстве ни к чему хорошему не привели. Старый директор хорошо знал Гамбини и спокойно смотрел на его выходки. Розенблюм же был консерватором и приверженцем твердолобого здравого смысла.
Гарри все еще вчитывался в запись Гамбини, но ничего особенного в ней не видел.
Гамбини мрачно рассматривал телефонную трубку.
- Автоответчик, - сказал он.
Розенблюм никогда не брал на выходные сотовый телефон и вообще не любил, чтоб его беспокоили. Правильно было бы, чтобы Гамбини оставил на автоответчике объяснения, в чем состоит чрезвычайность ситуации. Тогда ответ будет получен спустя несколько часов.
Однако Гарри любил доставать Розенблюма, а сейчас это можно было сделать чужими руками.
- Скажи автоответчику, что Розенблюму следует позвонить нам сразу же, как он заявится домой. И не говори зачем.
Гамбини пожал плечами и подчинился.
- Мне кажется, тут есть какой-то свой ритм, - сказал Гарри.
Физик кивнул.
- И очень существенный. В начале серии два удара, за которыми следует пропуск на том месте, где раньше был удар. Потом еще два и потом четыре. Геометрическая прогрессия. Затем три пропуска между 11-й и 15-й пульсациями, еще три между 15-й и 19-й. Девять между 19-й и 21-й. Два, два, четыре. Три, три, девять. Четыре, четыре, шестнадцать. Неужто не понимаешь?
Квинт Розенблюм был перекормлен, задаст и раздражителен. Он обладал талантом отклонять помощь со стороны и действовать на основании той теории управления, которая гласит, что главная обязанность менеджера - глушить инициативу, исходящую от подчиненных, а не от него. Очки у него были плохие, да и костюм мог бы быть получше. Тем не менее это был чиновник с определенным техническим талантом, к на его действия можно было положиться. В НАСА он пришел из КОСМИКа - Центра по разработке компьютерных программ университета Джорджии. Под его руководством была разработана интегрированная система управления полетами с Земли. Приложение бюрократического пресса было его инстинктом. Ужасно любил давить на подчиненных.
Кроме того, он весьма не любил теоретиков. Они быстро сбивались, были слабо связаны с реальностью, в лучшем случае ни в чем не были уверены, и полагаться на них было нельзя. Конечно, он понимал их роль - примерно так же, как они понимали роль подписи бюрократа на платежках, которые выписывались им при получении жалованья. И Розенблюм всегда старался отделить себя от них еще хотя бы одним уровнем управления. Этим промежуточным звеном между ним и работниками был Гарри.
Эд Гамбини был типичным теоретиком. Он обожал ставить вопросы, которые открывали простор для бесконечного теоретизирования без всякого риска, что вдруг да вопрос решится окончательно. Розенблюм, разумеется, не считал, что это само по себе плохо, но такие склонности утверждали его во мнении, что суждения теоретиков по меньшей мере ненадежны.
Он решительно противился назначению Гамбини, но его собственное начальство, чья научная подготовка была весьма ограниченной, было заворожено ореолом Нобелевского лауреата. Розенблюм так и не простил Гамбини, что тот его переиграл, действуя через его голову. «Этот сукин сын понимал, что я его ни за что не взял бы», - сказал он однажды Гарри. Квинт боролся до конца, но проиграл.
