Борис Шейнин - В недрах планеты
— А дальше?
— А дальше — включай двигатель! Пойдем глубже. К ядру Земли.
Для нас предложение Егорова — полная неожиданность.
— Да, да… Именно к ядру… — Егоров обнимает руками прозрачный глобус. Мы пройдем сквозь ядро и выйдем на поверхность примерно вот здесь, в южном полушарии.
— А если и там барьер? — спрашивает Таланин.
— Тогда… Тогда мы тем более ничего не теряем… Зато тайна ядра планеты Земля будет раскрыта нами.
«И умрет вместе с нами?» — хочется мне спросить.
Мы все еще молчим…
Корабль движется сквозь красновато-синее вещество.
Егоров берет из счетной машины ленту со столбиками цифр и передает ее Таланину.
— Ну-ка, угадай, что сейчас за бортом…
— Металл.
— В двух словах: название этому металлу — водород… металлическая фаза.
Много дней и ночей продолжался наш рейс в неизвестность. Не однажды еще наш корабль швыряли подземные штормы. Порой нам казалось, что это никогда не кончится. Но наступало затишье. Покой. И корабль шел дальше. Мы снова становились его хозяевами.
На обширном экране видеоскопа, словно помехи у обычного телевизора, возникают и заслоняют все собою светящиеся полосы.
— Что это? — спрашиваю я.
— Потоки электричества на границе земного ядра, — отвечает Егоров. — Это и есть магнитное поле Земли. Состав внешней оболочки ядра? — Это Егоров уже спрашивает у Таланина, который сейчас занят сложными расчетами.
— В основном железо, никель, водород… — не сразу отвечает он.
Я смотрю на прозрачный шар. Внутри него повис другой, меньший. К его матовой поверхности сейчас подошел пунктир, обозначающий путь нашего корабля.
— Так вот какое ты, таинственное Земное Ядро! — невольно вырывается у меня.
— Пожалуй, ему больше подходит название: «Внутренняя Луна Земли…» — задумчиво произносит Егоров.
— Почему Луна?
— А потому, что размеры у земного ядра почти такие же, как у Луны. Но, конечно, на этом и заканчивается сходство. В двух словах: в отличие от Луны металлическое ядро Земли находится под всесторонним давлением верхних слоев. Здесь, на поверхности ядра, эти силы достигают такой же величины, как в центре Луны. А в глубине давления настолько велики, что они деформируют электронные оболочки атомов вещества. В результате ядро Земли и превратилось в громадный электрический магнит. Внешняя Луна не знает таких давлений. В ней магнитное поле отсутствует.
Светящиеся полосы — след витков электричества — сливаются в сплошное яркое пятно. Мы входим в ядро Земли.
В недрах земного ядра нас ждала невесомость… Таланин сравнительно быстро освоился с этим состоянием… Зато Егоров приспосабливался к нему болезненно. Пришлось даже на некоторое время запретить ему вести исследования. Но теперь неприятности позади. Павел Дмитриевич даже уверяет, что никогда так хорошо себя не чувствовал…
Егоров полулежит в металлическом кресле в моей лаборатории. Он привязан к креслу широкими ремнями. На его голове шлем с датчиками электроэнцефаллоскопа.
На экране прибора множество светящихся точек. Это так называемая мозаика биотоков.
Я выключаю прибор, помогаю Егорову снять шлем, освобождаю его от пут ремней.
С некоторым затруднением Егоров достает до высоких магнитных башмаков и просовывает в них ноги.
— Теперь можно встать и даже сделать разминку.
Движения на редкость легки и свободны…
— Смешно… — говорит Егоров. — Земное притяжение действует с равной силой во все стороны. Под нами ничего нет. Мы — подо всем. Верх здесь, и здесь, и здесь…
Насвистывая какую-то мелодию, Егоров бредет вдоль металлической магнитной дорожки, которая теперь расстелена во всех отсеках корабля.
Боковые отсеки используются для выращивания «витаминной доли» нашего рациона. В аквариумах здесь зеленеет хлорелла, а в пластмассовых трубах с питательной жидкостью растут настоящие земные овощи.
Дежурство на «огороде» было, пожалуй, одним из наиболее популярных видов отдыха на корабле.
Во время болезни Павел Дмитриевич был освобожден и от этой приятной обязанности. Едва став на ноги, он сразу же отправился в боковой отсек.
Мы были во власти хорошего настроения.
Мог ли кто предполагать, что посещение «огорода» приведет к непоправимой беде?
Таланин выполнял обязанности дежурного у приборов. Я с удовольствием подводил некоторые итоги «подземной медицины».
Благодаря продуманному режиму, чередованию труда и отдыха, рациону, включающему в себя достаточное количество витаминов, а также системе регенерации воздуха, принятой на корабле ионизации и многим другим продуманным и предусмотренным факторам можно было утверждать, что длительное пребывание в глубинах Земли не отражается на здоровье недронавтов.
Опасения медиков о возникновении у человека особого состояния — глубинной болезни — оказались необоснованными.
Все это я записывал в свой журнал, когда в репродукторе прозвучал хриплый голос Егорова:
— Сережа, Федя… Слышите меня? В боковом отсеке радиация!
Неужели я проглядел показания приборов? Нет, стрелки, сигнальные лампочки совершенно невозмутимы. Приборы не зарегистрировали какого-либо повышения радиации на корабле.
— Павел Дмитриевич! — Я стараюсь говорить спокойно. — Я слышу вас. Объясните, что случилось?
— Сюда не входить! Возможно, новая разновидность радиации.
Быть может, мне это только кажется, но говорит он очень медленно. Еще медленней доходит до моего сознания страшный смысл его слов.
— Ампулу! — кричу я в микрофон. — Вводите ампулу! — А сознание уже захлестывает другая мысль: не поздно ли? Ведь препарат действует только до облучения. Только до…
— Павел Дмитриевич! — снова кричу я.
Ответа нет.
Почти одновременно со мной Егорова зовет и Таланин. Значит, и он не слышит боковой отсек.
Я выхватываю из кармана ампулу с иглой и уже на ходу, выбегая из лаборатории, подношу ее к руке.
В лифте мы сталкиваемся с Таланиным.
Он показывает красный подтек на руке…
Мы вбегаем в огородный отсек.
У Егорова лицо словно выбелено мелом.
Он стоит, упершись в стену. В руке у него неиспользованная ампула. Я выхватываю ее. Но он, не глядя на меня, славно пьяный, машет рукой: поздно…
Я поворачиваю лицо туда, куда смотрит сейчас Егоров своими большими невидящими глазами.
На пластмассовых трубах листочки салата как-то непомерно разрослись. Самое невероятное — они продолжают увеличиваться. Словно заснятые специальной кинокамерой, они становятся вдвое, втрое больше и тут же на глазах начинают блекнуть и сворачиваться.
