Евгений Гаркушев - Обойдемся без магии!
Всадники попытались опустить щиты, закрыться ими от моего натиска, но сплошную стену они выстроить не смогли, и через десять минут полегли все. Лучники, оставшиеся без прикрытия, испуганно попятились. Они привыкли биться издали, расстреливая из дальнобойных луков врага, когда он не угрожал их шкурам. Сейчас человек с мечом оказался слишком близко.
Некоторые побежали, другие послали свои длинные стрелы прямо в меня. Точнее, в то место, где я только что стоял. С тяжелыми бронебойными стрелами шутки плохи. Самый лучший доспех от них не защитит, отбить их мечом трудно. Особенно если стрелы идут одна за другой. Я уклонялся, пользуясь тем, что стрелы летели не сплошным потоком.
Минута – и я добрался до лучников, которые не успели вынуть свои кинжалы. На них почти не было доспехов. Вновь началось избиение. Дерясь с лучниками, я вынужден был выйти из теснины. Теперь на меня можно было напасть со всех сторон.
Высокий всадник в золотой кольчуге – вряд ли сам Лузгаш, но, скорее всего, его близкий подручный – приказал отряду конников напасть на меня сбоку. Вид у него был ошеломленный. Что же до его бойцов, то многие были явно охвачены паникой.
Рассеяв лучников, я в несколько прыжков вернулся к ущелью. И началась рубка. Некоторые всадники из личной охраны вождя владели мечом неплохо, гораздо лучше воинов обычного ополчения. Притом их было много – человек пятьдесят. Мне пришлось перейти на следующий уровень сознания, ускорить движения, вдвое повысить внимательность.
Через пятнадцать минут всадники были уничтожены. На поле боя воцарился бедлам. Обезумевшие кони, вопящие в истерике бойцы, хрипло орущий приказы командир, предсмертные хрипы тех, кого не удалось поразить с одного удара.
Перепрыгнув через пару лошадей и промчавшись по трупам, я попытался догнать всадника в золоченых доспехах. Но он, забыв о воинской гордости, повернул коня и умчался прочь быстрее ветра. За ним с завываниями неслись остатки его воинства. После бегства командира ни один не осмелился повернуться к смерти лицом. Я не стал гнаться за бежавшими – пусть поработают палачи Лузгаша. О порядках в его войске я уже имел представление.
На земле было просто некуда ступить – всюду валялись неподвижные тела, растекались лужи крови.
Я отошел к реке и напился. Страшно хотелось есть. Энергии было потрачено очень много, но я знал, что запасов организма мне хватит еще на три часа интенсивной работы Набивать желудок сейчас не стоило, даже если бы такая возможность имелась. Пищу нужно переварить, в не переваренном состоянии она отягчает движения. Именно дли экстремальных случаев организм и создает запасы энергии в виде подкожного жира. За последние двенадцать часов я похудел килограммов на восемь.
Еще несколько часов я ждал. Позади меня, в долине, как будто началось беспокойство. Трубили рога. Раздавался гулкий топот. Из этого я сделал вывод, что Касым добрался до населенных мест и поднял тревогу. Жаль только, ополчение не успеет сюда собраться. А те жалкие десятки легковооруженных воинов, что выставят ближайшие деревни, будут опрокинуты за две минуты.
Впереди все отчетливее слышался лязг, гул и топот множества копыт, ступавших по холодным камням дороги вверху, в горах. На ущелье впереди упали лучи заходящего солнца, и сразу стали видны шлемы, и шиты, и поднятые пики, и обнаженные мечи. Основные силы армии Лузгаша шли в атаку.
Людей было действительно много. Не тьмы и тьмы, как рассказывал Нахартек, но наверняка больше двух тысяч Лузгаш вел в бой основной отряд.
Перед входом в теснину, которую я удерживал, войско перестроилось. Выставив перед собой пики и загородившись щитами, вперед пошел отряд тяжелой пехоты. Легковооруженные воины крались вдоль бурного Баксана, влезали на скалы, чтобы напасть на врага сбоку. Плотный строй имеет один существенный недостаток: в нем негде повернуться. И если тебе удалось в строй вклиниться, ты становишься королем положения. А уж в монастыре Лаодао нас учили разбивать самые сложные построения. Неприступного строя не бывает вообще. А солдаты армии Лузгаша шли даже не в ногу. И зачем-то выставили вперед свои длинные пики. Как будто я собирался бросаться на них грудью.
Я не торопясь подошел к ощетинившемуся строю, схватил первую попавшуюся пику и выдернул ее владельца наружу. У него не хватило ума выпустить оружие, и он упал под ноги собственным товарищам, которые тут же его и истыкали. Видимость из-за больших щитов была неважной. А я занял место неудачника. Идущий следом копьеносец сделал довольно шуструю попытку достать меня кинжалом, но, поскольку я ждал любых неприятностей, его планы сорвались, а он упал на дорогу. Брешь в строю начала стремительно расти. Скоро строя как такового уже не существовало – лишь отдельные тяжеловооруженные солдаты. Нет на поле боя существа более беспомощного, чем одинокий пеший воин в тяжелой броне. Его могут забить дубинами даже неповоротливые крестьяне.
Скоро элитного отряда пехотинцев Лузшша не стало. В бой, подгоняемые собственными заградительными отрядами, пошли обычные части. Их было очень много. А если учесть, что время от времени в меня стреляли из луков – попадая, как правило, в своих, – мне пришлось очень тяжело.
Мечи из лучших сплавов начали тупиться. Наручи и нагрудник были измяты и изрублены. Некоторые удары, которые не грозили жизни и попадали в доспех, приходилось пропускать. Отбивать каждый удар и уклоняться от всех выпадов было просто невозможно.
Несколько десятков воинов прорвались-таки мне за спину. Но удача эта была сомнительной – они просто не знали, что делать дальше. Возвращаться в мясорубку им не хотелось, а врагов в поле зрения больше не было. Они не слишком мне мешали. Тыл все равно приходилось контролировать. Да и драться с воинами Лузгаша только лицом к лицу не получалось. Такие церемонии – для поединка один на один. В бою против многих приходилось и заходить им в тыл, и бить в спину, и нападать сбоку. Я крутился как волчок, теряя кровь и энергию.
Двум резвым пехотинцам удалось оцарапать мне щеку и кисть левой руки. Следствие моей небрежности. Удары были самые обычные, предсказуемые, и именно поэтому я не придал им значения. А они чуть не достигли цели. Из порезов толчками лилась кровь. Я не боялся боли и того, что рука станет хуже слушаться. Но с каждой каплей крови из тела уходило несколько калорий драгоценной энергии. Это было хуже всего.
Не знаю, сколько врагов полегло в ущелье Баксана от моей руки. И не хочу знать. Их смерть не доставила мне никакого удовлетворения, ибо зло, которое они несли, было абстрактным. Я просто делал то, что должен был делать. Тяжелую, опасную и утомительную работу.
