Евгений Войскунский - Химера
— Теперь пойди почитай, Игорь. Мне надо поработать.
Вечером сад вкрадчиво шелестит листвой. На освещенной веранде сидит Черемисин, читает газету. Ася накрывает на стол.
— Игорь!
Мальчик выглядывает из комнаты, из которой доносятся выстрелы, крики, взрывы.
— Чего, мам?
— Что ты там смотришь?
— Фильм идет про войну.
— Опять про войну. Никак не успокоятся. А что делает дядя Георгий?
— Работает, наверное.
— Что он без конца пишет, хотела бы я знать? Позови его пить чай.
Круглов выходит из своей комнаты на веранду. Он необычно оживлен.
— Чай — это хорошо, — говорит он, садясь на свое место у стола. — Альтернативный напиток, как сказал бы наш друг Филипп. Что пишут в газете, Михаил?
— Да так, все то же. — Черемисин откладывает газету. — Волнения в Северной Ирландии, в Южной Корее. Международный симпозиум физиологов в Будапеште.
— Симпозиум физиологов? — Круглов разворачивает газету, пробегает сообщение. — Ты прав, все то же. О, клубничное варенье! Спасибо, Ася. Ну, Михаил, как поживают твои старички?
Они не торопясь пьют чай с вареньем, и Черемисин сдержанно отвечает:
— Когда старички выполняют предписания, они поживают довольно прилично.
— Какие предписания ты имеешь в виду?
— У нас в санатории «Долголетие» выработан целый комплекс методик.
— Да, долголетие. От Гиппократа до наших дней люди бьются над этой проблемой. Скажи-ка, племянник, в чем заключается, по-твоему, причина старения?
— Сложный вопрос, дядя Георгий. В общем, я согласен с мнением, что старость — постепенная утрата способности организма к самообновлению. Общее развитие жизни связано с неизбежностью смерти, а ведь что-то должно ее подготовить. — В тоне Черемисина появляется лекторская нотка. — Известно, что интенсивность обмена веществ у девятилетнего ребенка достигает пятидесяти процентов, а у старика в девяносто снижается до тридцати. Изменяется поглощение кислорода, выделение углекислоты, подвижные белки приобретают более устойчивые формы… Ну и так далее. Хочу сказать, что организм в старости приспособляется к возрастным изменениям, и мы, гериатры, считаем главной задачей стабилизировать возможно дольше это приспособление.
— Утрата способности к самообновлению — это верно, Михаил. Но не приходило ли тебе в голову, что мозг… Впрочем, ладно, — обрывает Круглов самого себя. — Все это слишком скучная материя для Аси.
— Да нет, пожалуйста. Я привыкла к таким разговорам. Все хочу вас спросить: вы работаете в Ленинграде?
Круглов, прищурив глаз, смотрит на нее.
— Ася, — говорит он, усмехнувшись какой-то своей мысли. — Ася и Михаил. Я сознаю, конечно, что веду себя не слишком вежливо. Свалился с неба дядюшка, живет две недели и хоть бы два слова рассказал о себе. Нет-нет, Миша, помолчи, я знаю, что это именно так, хотя я очень ценю твою деликатность. Ну что ж. Пожалуй, пора мне кое-что рассказать…
Он доедает варенье, допивает чай. Морщит лоб, собираясь с мыслями.
— Впервые мне это пришло в голову после ранения на третьем году войны. В торпедной атаке меня сильно ранило, осколок попал вот сюда. — Он кладет ладонь на правую сторону груди. — Думали, что не довезут до базы — помру по дороге от потери крови. Но я не помер. Отлежался в госпитале, рана зажила. А в моей канадке осталась здоровенная дыра. Как раз в начале кампании нам выдали новые куртки, американские, мы их называли канадками. Сверху плотная непромокаемая ткань, снизу мех. Капюшон, тепло, не дует. До сих пор злюсь, как вспомню: на мне дырка зажила, а на канадке так и зияет. Испорчена хорошая вещь, а вещевики ведь никогда не торопятся выдать новую… Улавливаешь мысль, племянник?
— Пока нет.
— Я тоже не сразу понял. Так только — мыслишка мимолетная. А после войны поступил на биологический факультет — тогда-то и задумался всерьез. Понимаешь, вот кожаная обувь, изнашиваются подошвы, верно? А живой человек ходит босиком, тоже протирает кожу, а она снова нарастает. И я подумал: нельзя ли сделать так, чтобы неживая кожа, подошва, тоже самовосстанавливалась?
— Напрасный труд, — говорит Михаил. — Кожа для подметок теперь почти не применяется. Синтетика, полиуретан…
— Экой ты фарисей, братец… Полиуретан!.. Я же про философскую проблему толкую. Ну-ка посмотри на явление износа с высоких позиций. Все случаи сводятся к двум категориям. Первая — постепенный износ. Пример — те же ботинки. Хоть из кожи, хоть из синтетики. Ступил в новых ботинках на землю — начался износ. Точно определить, когда они придут в негодность, трудно. Индивидуальное суждение, верно? Один считает, что изношены, и выкидывает. Другой подбирает их и говорит: фу, черт, почти новые ботинки выбросили, дай-кось поношу.
Игорь смеется:
— «Дай-кось поношу»!
— Теперь возьми вторую категорию — ступенчатый износ, — продолжает Круглов. — Пример — электрическая лампочка накаливания. Вот я щелкнул выключателем — она зажглась. Можешь ты сказать, изношена ли лампочка и насколько?
— Действительно, — говорит Черемисин. — Лампочка вроде бы не изнашивается. Она горит, горит — и вдруг перегорает.
— Именно! — Круглов встает, прохаживается по веранде. — Вдруг перегорает. Ступенька, скачкообразный переход в новое качество. Разумеется, подавляющее большинство вещей подвержено первой категории износа — постепенной. И стал я размышлять: можно ли перевести, скажем, подошвенную кожу в условия износа второй категории, то есть из постепенного в ступенчатый? Иначе говоря: носишь ботинки, носишь, а подошва все как новая. Затем истекает некий срок, и в один прекрасный день они вдруг разваливаются. Как электрическая лампочка — хлоп, и нет ее.
— Мысль интересная, — говорит Черемисин. — Вещь все время новая до определенного срока.
— И вы сделали такие ботинки? — спрашивает удивленная Ася. — Которые не изнашиваются?
— Да.
— Как вы этого добились? — спрашивает обстоятельный Черемисин.
— Долгая история, дружок. В общем, после многолетних опытов мы добились, что кожа органического происхождения сама восстанавливает изношенные клетки. Но… видишь ли, подошва не такая уж важная проблема. Дело в принципе, а он завел нас… меня… довольно далеко. — Круглов поводит плечами. — Что-то ветер холодный подул… Ладно, хватит на сегодня.
— Хотите еще чаю? — предлагает Ася. — Я сразу поняла, что вы изобретатель. Выходит, можно делать и пальто, и другие вещи, и они все время будут как новые?
— Можно делать и пальто. Ну, я пойду.
— Опять будете работать всю ночь?
— Поработаю немного.
