Роберт Хайнлайн - Миры Роберта Хайнлайна. Книга 13
— Естественно. Извещение я получу, но пока хотел бы узнать, какие игры пользовались большим успехом.
— Хорошо шла «Заблудившаяся комета» Да и «Затмения» тоже.
— А как насчет «Скачек» или «Найди свое дитя»?
— Неплохо, но не в такой степени. Гвоздь этой забегаловки — астрономия. Я вам об этом говорил.
— Да, и мне стоило прислушаться. Что ж, я внесу поправки. Изменить название «Скачек» можно прямо сейчас. Назовите их «Высокой орбитой», а лошадкам дайте имена астероидов. Пойдет?
— Хорошо. А цвет декораций изменим на полуночную синеву и серебро.
— Годится. В подтверждение вышлю вам стат. Все, наверное? Я заканчиваю.
— Одну минутку. Я сам попробовал разок рискнуть в «Заблудившейся комете», Феликс. Это замечательная игра.
— Сколько вы спустили?
Блюменталь взглянул на него с подозрением.
— Около восьмисот пятидесяти, если хотите знать. А с чего вы взяли, что я проиграл? Игра честная?
— Разумеется, честная. Но я сам создавал эту игру Пит. Не забывайте этого. Она исключительно для лопухов. Держитесь от нее подальше.
— Но подождите же, я придумал способ с ней управиться. Думаю, вам следует об этом знать.
— Это вы так думаете, Пит А я — знаю. Беспроигрышной стратегии в этой игре нет.
— Ну… хорошо.
— Ладно. Долгой жизни!
— И детей.
Едва линия освободилась, телефон возобновил свой настырный призыв:
— Полчаса прошло. Лучше обратите внимание, босс. У меня неприятности! Лучше…
Аппарат смолк лишь после того, как Гамильтон извлек стат из щели приемника. Там значилось. «Гражданину Гамильтону Феликсу 65-305-243 Б 47. Привет! Окружной Арбитр по генетике свидетельствует свое уважение и просит гражданина Гамильтона посетить его в его офисе завтра в десять утра» Стат был датирован вчерашним вечером и завершался постскриптумом с просьбой известить службу Арбитра, если указанное время будет сочтено неудобным, сославшись при этом на такой-то исходящий номер.
До десяти оставалось полчаса, и Гамильтон решил пойти.
Служба Арбитра поразила его уровнем автоматизации: либо ее было куда меньше, чем в подавляющем большинстве офисов — либо ее тщательно спрятали. Традиционные места роботов — например, секретарские — занимали люди, в большинстве своем — женщины, одни серьезные, другие веселые, но все как на подбор красивые и явно смышленые.
— Арбитр ждет вас.
Гамильтон встал, погасил сигарету в ближайшей пепельнице и взглянул на секретаршу.
— Должен ли я оставить вам пистолет?
— Только если сами хотите. Пойдемте со мной, пожалуйста.
Она проводила Гамильтона до дверей кабинета, открыла их и удалилась, пока он переступал порог.
— Доброе утро, сэр, — услышал он приятный голос.
— Доброе утро, — механически отозвался Гамильтон и замер, уставившись на Арбитра. — Будь я!..
Его правая рука рефлекторно потянулась к оружию, но остановилась на полпути. Арбитр оказался тем самым джентльменом, чей обед был нарушен вчера своенравной крабьей ногой. Гамильтон постарался восстановить душевное равновесие.
— Это не соответствует протоколу, сэр, — холодно проговорил он. — Если вы не были удовлетворены, следовало послать ко мне одного из ваших друзей.
Арбитр, взглянув на него, в свою очередь расхохотался. У кого-нибудь другого такой смех можно было бы счесть грубым, но у Арбитра он звучал воистину гомерически.
— Поверьте, сэр, для меня это такой же сюрприз, как и для вас. Мне и в голову не приходило, что джентльмен, вчера вечером обменявшийся со мной любезностями, окажется тем самым человеком, которого я хотел видеть сегодня утром. Что же до маленького осложнения в ресторане, то, по чести сказать, я вообще не придал бы ему значения, если бы вы сами меня к тому не вынудили. Я уже много лет не прибегал к оружию. Однако я забываю о приличиях — садитесь, сэр. Устраивайтесь поудобнее. Вы курите? Могу ли я предложить вам выпить?
— Вы очень любезны, Арбитр. — Гамильтон уселся.
— Меня зовут Мордан…
Это Гамильтон знал.
— …а друзья называют меня Клодом. И я хотел бы, чтобы разговор наш проходил в дружественном тоне.
— Благодарю вас… Клод.
— Не за что, Феликс. Возможно, у меня есть на то свои причины. Но скажите, что за дьявольскую игрушку вы применили вчера к этому нахальному типу? Она поразила меня.
С довольным видом Гамильтон продемонстрировал свое новое оружие.
— Да, — проговорил Арбитр, рассматривая его. — Простой тепловой двигатель на нитратном топливе. Кажется, я видел его схему — по-моему, на выставке, в Институте.
Слегка разочарованный тем, что Мордан нимало не удивился, Феликс признал, что он прав. Но Мордан не замедлил искупить грех, с живым интересом обсуждая конструкцию и характеристики пистолета.
— Если бы мне приходилось драться, я хотел бы иметь такой, — заключил он.
— Могу заказать для вас.
— Нет, нет. Вы очень любезны, но вряд ли он мне пригодится.
— Я хотел спросить… — Гамильтон закусил губу. — Извините, Клод… Но разве благоразумно человеку, который не дерется, показываться на людях при оружии?
— Вы не так меня поняли, — Мордан улыбнулся и указал на дальнюю стену кабинета, покрытую геометрическим узором из расположенных почти впритык друг к другу крохотных кружков, в центре каждого из которых темнела точка.
Молниеносным и свободным движением Арбитр выхватил из кобуры излучатель, находя цель прямо в восходящем движении. Казалось, оружие лишь на миг замерло на конце взмаха — и вернулось на место.
По стене пополз вверх маленький клуб дыма. А под ним распустился трилистник из новых соприкасающихся кружков; в центре каждого чернела маленькая точка. Гамильтон не проронил ни слова.
— Ну и как? — поинтересовался Мордан.
— Я подумал, — медленно проговорил Гамильтон, — что вчера вечером крупно выиграл, решив быть с вами елико возможно вежливым.
Мордан усмехнулся.
— Хоть мы с вами прежде и не встречались, однако вы и ваша генетическая карта были мне, естественно, интересны.
— Полагаю, что так: ведь я подпадаю под юрисдикцию вашей службы.
— И снова вы не так меня поняли. Я физически не в состоянии испытывать персональный интерес к каждой из мириад зигот в округе. Однако сохранять лучшие линии — моя прямая обязанность. Последние десять лет я надеялся, что вы появитесь в клинике с просьбой о помощи в планировании детей.
Лицо Гамильтона утратило всякое выражение. Не обращая на это внимания, Мордан продолжал:
