Рэй Брэдбери - Ночная погоня
— Или в пустыню! — Она уже закончила сборы и была готова лететь в город. — Ты меня отпустишь, Малькольм?
Конечно, он ее отпустил. Но в городе, делая покупки, она все время думала о том, что мужчины, даже гениальные, — это всего лишь восторженные, любопытные, неосмотрительные дети…
…Когда вечером из-за тяжелых вершин Бен-Аттоу выскользнула луна, в ее неярком свете, упавшем на вересковые пустоши, сверкнула полусфера из светлого металла, легко и быстро находившая себе дорогу между скал и небольших прудов. Следом за ней, стараясь не отставать, бежал вприпрыжку, тяжело дыша, немного грузный человек, явно чем-то взволнованный.
«Муравей» был запущен. На самом верху полусферы, на высоте восьми футов над землей, вращались антенны локаторов и мигающий зеленый прожектор. Малькольм знал, «Муравей» ищет только удобного места, чтобы начать работу — ищет гравия или песка, куда могли бы войти вращающиеся лопасти. Он поздравил себя с тем, какие у его машины ловкие, удивительно точные движения. Ничто не может остановить ее, ни темнота, ни туман, ни холод, ни неровности рельефа. Ничего более совершенного, более автоматизированного кибернетика не создавала еще никогда.
Однако реле, управляющее теплоуловителями, он предусмотрительно заблокировал. Ему не нужно, чтобы этот робот воевал, — его «Муравей» должен стать родоначальником миллиардов, которые рассеются по земле, чтобы служить человечеству. Сердце его переполняла радость. «Муравьиха, матушка-муравьиха», — подумал он и ласково посмотрел на гладкий, круглый, поблескивающий в лунном свете панцирь.
Полусфера, словно живая, ползла между тем вперед. Ее черная тень плясала на поросших вереском пригорках и на гранитных валунах. Ее кибернетические органы чувств нюхали, слушали и смотрели. Она тихо гудела и мигала зеленым глазом. Вдалеке, где-то под серебристо-серым силуэтом Бен-Аттоу, залаяла лиса, безнадежно и насмешливо, и эхо ее голоса, вздыхая, долго умирало в ущельях. Шотландское плоскогорье тянулось вдаль и исчезало, бесконечное и темное в прохладной ночи. Но Малькольм не слышал охотничьего клича лисы, не видел пустынного плато. Он смотрел только на свое создание, смотрел будто на собственное дитя.
Наконец, пробродив с добрую милю, полусфера остановилась у гравиевой осыпи, тянувшейся между топей от ближайшего горного отрога. Гравий лежал здесь с ледникового периода, когда могучие естественные силы ломали и сбрасывали вниз острые вершины гор.
Довольный, он улыбнулся в темноте. Да, эта штуковина знает, что ей нужно, и без колебаний и сомнений идет к цели.
Тихое гудение «Муравья» превратилось в многоголосый вой. Вращающиеся с немыслимой скоростью лопасти вошли в грунт и теперь выбрасывали в воздух песок и измельченную землю. За несколько минут «Муравей» выкопал яму в половину своей высоты, спустился туда и начал, как кошка молоко, слизывать гравий. Над полусферой поднялись маленькие облачка пара. Потом клешни на концах многосуставных металлических конечностей начали извлекать откуда-то и складывать штабелями серебристо-серые болванки алюминия.
По существу, «Муравей» выполнял работу большого завода-автомата, только намного быстрей. Электрические токи стремительно мчались сквозь транзисторы магнитной памяти. Один производственный процесс сменял другой. Вот уже робот отливает полусферический верхний щит, точно такой, как его собственный. В фотоэлементах, служивших «Муравью» глазами, мерцал бледный свет, похожий на лунный. Чувствительные антенны дрожали и вытягивались, как хоботки мух.
Профессор сидел на камне. Он замерз, и оттого, что он не привык ходить так подолгу, на большом пальце правой ноги у него теперь болела мозоль. Но что значат эти мелкие неприятности, когда он видит перед собой свою претворенную в жизнь мечту?
— Так, так, превосходно! — восклицал он, не отрывая взгляда от «Муравья». — Еще, дружище, еще!
Робот не отвечал. Сосредоточенность, с которой работала машина, была немыслимо глубокая, движения — невероятно быстрые и точные. Вот она уже монтирует в своем будущем отпрыске основную электронную систему. А вот уже чуть заметными, до смешного осторожными движениями впаивает в ячейки этой системы транзисторы, которые все вместе станут электронным мозгом новорожденного, — транзисторы такие крохотные, что целая тысяча их уместилась бы на ноготке ребенка.
Все это и очень, очень многое другое ложилось на свои места в магнитном чреве новой машины. Робот помнил все операции, и у него даже была способность улучшать и дополнять заданную программу. Через час с небольшим два совершенно одинаковых «Муравья» начнут изготовлять еще двух таких же. И к утру в горе уже появится огромная пещера, а в ней больше ста «Муравьев» будут проворно делать себе подобных. Вскоре их станет двести, потом четыреста…
«А что, если завтра сюда забредет какой-нибудь пастух? — подумал профессор и улыбнулся. — Вот вытаращит глаза! Но, может, никто и не появится — люди сюда забредают редко». В этом и состояло главное преимущество здешних мест — тут можно было работать спокойно и без помех. Через несколько дней он вылетит в Лондон и пригласит сюда правительственных экспертов. И конечно, лучше всего ошарашить их, показав целый муравейник этих трудолюбивых созданий, которые удваивают свое число без малейших затрат с вашей стороны. Колумбово решение всех промышленных проблем: создай прототип машины, и больше тебе не нужно думать ни о чем. Уже к завтрашнему вечеру «Муравьи» превзойдут по общей производительности промышленный центр средней величины…
Никогда еще не испытывал он такого удовлетворения достигнутым — не испытывал, даже когда изобрел безмоторный автомобиль или, в другой раз, искусственные глаза для слепых.
Но в какое-то мгновение, он не мог бы точно сказать, когда именно, что-то нарушило его грезы. Какое-то смутное беспокойство… а, вот от чего! Занятый работой, «Муравей» вдруг повернул к нему бледные диски своих глаз. Многосуставное щупальце, занятое до этого монтированием гусениц нового «Муравья», замерло в воздухе. Длилось это всего несколько секунд. Потом действующая программа вернула поведение робота в нужную колею.
Профессор все не мог согреться и снова закутался поплотнее в пальто. Ага, вот в чем дело: очевидно, слаба электронная блокировка между рабочей и боевой программами. Обнаружилось это только теперь, когда сложные магнитные и электронные системы перегрелись. Но это только предположение. Уж он-то знает, как чувствителен сложный электронный мозг. Почти как нервная система человека. Этот мозг долго «просыпается», и у него могут быть «нервные срывы». И ведь, в конце концов, «Муравей» — первый экспериментальный образец. Он много бы дал за то, чтобы точно знать, что происходит сейчас под этой сверкающей скорлупой…
