Анатолий Днепров - Формула бессмертия
Усталое и безразличное лицо Хорша оживилось, он начал говорить с упоением, не обращая на Альберта внимания, рассказывая о фантастических возможностях, которые открывает перед человечеством Формула Человека. Альб вдруг почувствовал, что перед ним ненормальный человек.
– Это красивый, но абсолютно бессмысленный замысел, – попытался остановить он этот безумный бред.
– После того как твой отец женился на Сольвейг и родился ты, он сказал эти же слова…
При имени матери Альб вздрогнул.
Тем временем Хорш продолжал.
– Природа устроена значительно проще, чем мы думаем. Все дело в небольшой группе веществ, которые являются инициаторами циклических реакций. Это вещества, которые начинают замкнутую последовательность химических реакций, конечным этапом которых является синтез опять молекулы-инициатора. Вы знаете, Альб, что это за вещества. Это прежде всего вещество наследственности: дезоксирибонуклеиновые кислоты, ДНК… Вот и все.
– А дальше?
– А дальше мы проанализировали и синтезировали вещество наследственности человека.
– Ну…
– Нам удалось вырастить по одной и той же формуле нескольких детей… Сольвейг была пятой по счету.
– А остальные?
– Умерли либо в эмбриональном состоянии, либо вскоре после… после рождения.
– Почему?
– Вот на это «почему» нам до конца и не удалось ответить. Дело в том, что какая-то группа молекул ДНК определяет живучесть особи. Мы нащупали эту группу и всячески переставляли в ней азотистые основания… Нам удалось добиться, что Сольвейг жила двадцать один год. Но это так мало… В золотую книгу мы хотели вписать формулу очень долговечного человека.
– Что было дальше?
– Сольвейг выросла очень красивой девушкой. Она воспитывалась в семье Шаули…
– Там же, где и Миджея?
Хорш кивнул.
– Твой отец в нее влюбился. Я был категорически против их брака. Но он был неумолим. Сольвейг тоже его любила. И вот…
– Боже! – не выдержав, воскликнул Альберт.
Хорш поморщился. Совсем разбитым голосом он сказал:
– Это необычно, и поэтому кажется противоестественным. Но вскоре к этому привыкнут.
– Когда синтез людей будет описан в школьных учебниках?
– Да. Рано или поздно так будет.
– Хорошо, продолжайте. Что же было дальше?
– После женитьбы твой отец совершенно оставил работу в этой области. Он перешел в институт генетики и цитологии. Он заявил, что никакая золотая книга не нужна и что за бессмертие человека нужно бороться другими методами. Ты знаешь какими. Он был членом всех существующих на земле комитетов защиты человечества от ядерной войны. Не думаю, чтобы это было очень умно…
Альб подошел к Хоршу.
– Послушайте, я вам запрещаю говорить так о моем отце. В конце концов вы всего лишь его ученик. И не вам судить, что умно, а что не умно. Я думаю, что он был совершенно прав, отказавшись от этой идиотской затеи. И вообще зачем вы ко мне пришли?
Он посмотрел на Альберта молящими глазами.
– Альб, только ради бога не сердитесь… Дайте слово, что вы будете вести себя благоразумно.
– Что вам нужно?
– Две вещи… Постарайтесь разыскать хотя бы обрывки тетради, которую вы у меня взяли, и затем… капельку вашей крови для анализа.
Альб протянул ему правую руку и с гадливостью наблюдал, как дрожащие руки Хорша торопливо шарили в карманах, как он извлек ватный тампон, пузырек с эфиром и инструмент. Легкий прокол, на пальце появилась красная капля.
Хорш приставил к ней змеевидную трубку и стал быстро всасывать кровь в баллончик.
– Зачем вам?
– Теперь я буду знать, проживете ли вы дольше вашей матери. Любопытно, что произошло в структуре ДНК, определяющей летальность… А теперь тетрадь.
Альб позвонил, и в кабинет вошла экономка.
Пожилая женщина кивнула головой и удалилась. Они остались вдвоем. В голове Альберта вертелся страшный вопрос, который он боялся задать. Была еще одна тайна, которая требовала разгадки, но чем больше он вникал в ее сущность, тем больше страшился спросить о ней Хорша. Тот тоже молчал, как бы догадываясь о том, что мучило Альберта.
Через несколько секунд экономка принесла большую папку с ворохом бумаги.
– Вот, господин Альберт, все, что осталось…
Хорш вырвал коробку из ее рук и начал торопливо расправлять клочья скомканной бумаги, исписанные рядами цифр.
– Есть. Кое-что есть… Главное осталось, а остальное можно восстановить. Вот, вот самое главное. Летальность… Теперь мы попробуем иначе…
По мере того как он углублялся в восстановление записей, его лицо все больше и больше принимало то выражение, как тогда, когда Альберт увидел его впервые… Наконец он оторвал глаза от листков бумаги, перевел сияющий взгляд на Альба.
– А вы просмотрели фотографии? Правда, изумительный образец человеческой истории. От клетки до самой смерти.
Альберт молчал. Перед его глазами плыли зеленые и фиолетовые круги. Они заслоняли лицо Хорша.
– Вы заметили, как Миджея походила на Сольвейг? – продолжал он спрашивать.
И тогда Альб не выдержал и спросил:
– Миджея – моя сестра?
– Что вы, Альб, что вы! Конечно, нет! Это шестой вариант.
Потом… В его ушах до сих пор звучит этот раздирающий, истерический крик. А перед глазами бледное лицо Хорша. А затем боль, боль в голове, груди, ногах. По-видимому, его били, отдирали от этого скорченного тела. Он плакал, как маленький ребенок, и слезы текли по его щекам и падали на небритый подбородок бездыханного Хорша. Затем его связывали. Затем холодная смирительная рубаха. И, наконец, тюремная камера…
– Смертный приговор за убийство могут заменить пожизненной каторгой, если вы представите достаточно убедительные мотивы вашего преступления, – спокойно говорил ему какой-то человек, кажется, старый адвокат отца.
– Смертный приговор? Летальность? Разве Хорш успел сделать анализ моей крови? – спрашивал Альберт, как после гипноза.
– Альберт, соберитесь с мыслями, подумайте хорошенько. Завтра суд.
– Скажите, а существуют ли законы, по которым судят за создание людей, заведомо обреченных на смерть?
– Что вы говорите, Альберт!
– В вашем ДНК записано, когда вы умрете…
– Ради бога, не притворяйтесь сумасшедшим. Врачи установили, что вы действовали в состоянии аффекта. И только. В отношении остального вы совершенно здоровы.
– Нормальный. Здоров. Как это странно сейчас звучит. Как будто бы вы знаете мою формулу. Ее никто не знает. И никогда не узнает. Она не будет вписана в золотую книгу бессмертия, потому что я недостаточно живуч.
