Терри Биссон - Старьёвщик
Я понял, что мне показалось странным в голосе на автоответчике, когда увидел входящую библиотекаршу. Женский голос, замаскированный под мужской. Ее голос. На ней был тот же свитер с синими птицами, но гораздо более короткая юбка.
Я снова сел. Она при виде меня притворилась удивленной. Села напротив. Синие птицы на груди стали расплывчатыми. Она, казалось, нервничала.
Я решил притвориться, что не узнал ее голос на автоответчике.
– Какой сюрприз, – сказал я. – Разрешите предложить вам бутылочку?
Библиотекарша разрешила, но только одну. Я принес пиво из бара.
– Я даже не знаю вашего имени, – заметил я, ставя бутылку напротив нее.
– Генри, – представилась она. – Сокращенное от Генриетты.
Я сказал, что меня зовут Хэнк, удивившись самому себе. В первый раз со дня смерти матери произнес свое имя, и…
– Тогда мы тезки, – сказала она.
– Разве?
– Хэнк – сокращение «Генри», я так думаю, – объяснила она. – В любом случае я действительно восхищаюсь тем, что вы делаете.
– Да? Чем же?
– Бюро. Я хочу сказать, древо искусства перестало бы плодоносить, если бы вы его не подрезали.
– Не только искусства, – поправил я. – Мы занимаемся музыкой, литературой и фильмами. Никаких плодов.
– Знаю, – сказала она. – Просто метафора.
– И метафорами мы тоже не занимаемся, – сказал я. Потом добавил: – Шутка.
Последовала неуютная тишина. Мы оба посасывали пиво. В телевизоре все еще пытались расколоть орех. Теперь его били рукояткой древнего револьвера тридцать восьмого калибра.
– У вас, наверное, опасная работа, – задумчиво произнесла Генри. – Я имею в виду бутлегеров, александрийцев и так далее.
– Я с ними не связываюсь. Я не из Принуждения. И, именем закона, обязан вам напомнить…
– Мы в подпольном клубе, – перебила она. – Можно говорить о чем угодно. Даже о бутлегерах.
Я пожал плечами.
– Я просто старьевщик, – сказал я.
– Кто-кто?
– Старьевщик, так нас называют в Принуждении. Думаю, пытаются оскорбить. Мы ведь никого не арестовываем.
– Этим можно гордиться.
– Не уверен.
– Почему?
Опять неловкая тишина.
– Итак, почему же вы здесь? – шепотом спросила она. – Что у вас в сумке?
– Ничего, – ответил я. Я и забыл про пластинку. – Вы меня натолкнули на идею.
Генри встревожилась, и я быстро добавил:
– То есть ваша школа. Я ищу проигрыватель. Чтобы посадить в нем цветы. У меня много цветов. Помните?
– Вертушка?
– Вертушка – только часть целого, – сказал я. – Проигрыватель – вот целое. Ручки на передней панели ящика.
– У вас много цветов, – повторила она. Совершенно ясно, что Генри мне не поверила. Она вновь взглянула на пакет, потом оглядела клуб, но не увидела то – или того, – что искала. Мы оба уставились в телевизор. Парень в смешной шляпе держал кокос у груди, а девушка целилась в орех из пистолета.
– Кто из них Гиллиган? – спросил я.
– Гиллиган – девушка, – ответила Генри. Гиллиган уже готовилась спустить курок, когда дверь распахнулась и в клуб вошел коротышка в ковбойской шляпе. Я заметил, что он не платил за вход. И постарался вспомнить, платила ли Генри.
Она помахала ему, и коротышка подошел к нашему столику. Я едва мог рассмотреть темное лицо из-за полей ковбойской шляпы.
– Хэнк, познакомься с Ковбоем Бобом, – сказала она. – Боб может достать тебе все, что заблагорассудится. Например, проигрыватель.
Генри встала. Боб сел.
– Мне для растений, – пояснил я.
– Позвольте заглянуть в пакет, – сказал Боб. – Они работают на разных скоростях. Мне придется подобрать подходящий.
Я передал ему пакет, он глянул внутрь, кивнул, на мгновение напомнив мне Лоу.
– Тридцать три и одна третья. Сложно, но просто, если вы понимаете. Принесите ее сюда завтра вечером, в это же время.
Потом он поднялся и ушел.
– Принести что? – запоздало спросил я. Генри села с двумя бутылками.
– Моя очередь угощать, – сказала она.
Синие птицы вернулись на ее грудь и медленно летели слева направо. Я заметил, что у нее крошечные, красивые руки. Руки библиотекаря, наверное.
– Мы не обсудили цену, – пожаловался я.
– Насколько я знаю Боба, вы будете довольны, – успокоила Генри. Потом в первый раз улыбнулась: – А Боба я знаю.
В телевизоре пытались поставить палатку. Все, что бы там ни хотели сделать, получалось из рук вон плохо. Знакомое чувство. Моя радость испарилась. Я ввязался во что-то незаконное и понимал, что придется идти до конца.
Может, все будет хорошо. Завтра пятница. Подержу альбом всего один день. Достойная улица никогда не узнает. Потом верну пластинку на место и посажу в проигрывателе цветы. Сработает. Я уже почти не хотел слушать запись. Принуждение исчезнет вместе с опасностью.
Однако остается еще девушка, Генри. Я решил пригласить ее на танец. Купил еще пару бутылок, но, когда обернулся, чтобы отнести их к нашему круглому столику, Генри уже исчезла.
Я выпил обе сам, за барной стойкой.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Обвиненные по девятнадцати пунктам в убийствах первой степени и по двум пунктам в намеренной террористической деятельности (произошло два одновременных взрыва) каждый, члены «Гетти 11» отказались от помощи закона и не стали делать заявлений. Судья объявила, что намеревается назначить адвокатов, и в силу вступила презумпция невиновности для каждого из подзащитных, как и предусмотрено законом. Потом она отпустила под залог Дамарис (согласно положению «О знаменитостях Калифорнии») как наименее опасную из подсудимых, которой «негде спрятаться» в виду мировой известности. Десяти остальным отказали в выпуске под залог, они остались в тюрьме Лос-Анджелеса.
Дамарис отказалась от предоставленной возможности покинуть тюрьму в знак солидарности с сообщниками.
– Мы воюем против знаменитостей, – объявила она на пресс-конференции на ступенях тюрьмы.
Произведенный в средствах массовой информации фурор (Дамарис в оранжевом комбинезоне появилась на обложках всех четырех бульварных газет впервые за двенадцать лет) стал причиной временного федерального закона, вытребованного выжившими и друзьями жертв, легально называющимися «Корпорация любимых», «напомнившими суду» (как выражались их адвокаты) о равном страховании, гарантированном Поправкой к Конституции «О правах жертв».
Решение судьи опротестовали, и Дамарис вернулась в тюрьму Лос-Анджелеса, хотя ее и поместили отдельно от сообщников в крыло знаменитостей. Начался судебный процесс, и пресса всего мира приготовилась к первому судебному разбирательству против знаменитости, обвиненной в войне против самой Славы.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
