Аскольд Шейкин - Тайна всех тайн
- Пожалуйста, запомни, - сказал Вента. - То, что я о тебе все время думаю, для меня сейчас непреодолимый барьер.
Лена молчала.
Он снял руку с "плеча", оставив отпечаток пятерни, с брезгливым удивлением поднес ладонь к глазам, сказал звенящим от напряжения голосом:
- Барьер - то, что мои желания не исполняются.
- Да ты подумай, что говоришь!.. Со стороны послушать мы решаем логическую задачу... Тебя надо лечить. Сходи в карантинный отсек, сними витограмму, пусть автоврач назначит лекарства, режим, диету...
- Лечить? Ограничивать? За что? За то, что я не стал обманывать? Плести красивенькие слова: "Милая, любимая, давай повздыхаем на луну, и больше ничего-ничего мне на свете не надо..." И еще запомни, да, запомни: никакой любви вообще нет. Есть деловые отношения между мужчиной и женщиной, а все остальное - сентиментальный лепет, чушь, глупость, выдумка. Это мой принцип: полная ясность.
- Да какая же ясность? В чем ты ее увидел?
Вента возвысил голос:
- Сумей додумать: мы товарищи по общему делу, я обязан быть с тобой искренним. И желаю полностью управлять собой. И если что-то мешает мне работать...
Несколько мгновений Вента смотрел на Лену круглыми от бешенства глазами. Губы его тряслись от еле сдерживаемого желания еще что-то сказать. Потом он повернулся и шагнул прямо в стену, усаженную от потолка до пола цветными квадратами приборов.
И стена пропустила его.
Вера Карцевадзе слышала этот разговор: видеотелефон операторской был включен на общее оповещение.
Принимая дежурство, она сказала Лене:
- Он просто заурядная дрянь. Уж на что я сама во многом запрограммированная дура, но дойти до такого...
Лена, не соглашаясь, покрутила головой. Вера Карцевадзе иронически смотрела на Лену.
- Он думает, что он в одном лице и Фауст, и Мефистофель, - сказала Лена, - хочет - будет хорошим, хочет - будет плохим. Но он не Фауст. К самому себе у него нет вопросов. В себе он ни в чем не сомневается. И в этом его несчастье: внешне - скептик из скептиков, а на самом деле слепо верит в могущество вульгарно-рационалистической логики. А ведь сделать счастливым она одна не может.
- Да ты ослепла! Он просто пошляк. Посмотри, что рождает его фантазия: автоуборщик в фате и кружевах, люк утилизатора в виде рта... Заметь: у него пошлость особого рода. Он не готовит эрзацы. Иначе бы он тебя смоделировал из феррилита, любовался б и этим утешился. Он пошляк от эклектики: кибермашина с человеческими чертами - пошлое, а в фате и кружевах - вдвойне. Пошл сам принцип гибридизации частей человеческого тела и машины. А для него это норма. Его это не корежит, хотя, казалось, теперь-то он должен бы воочию убедиться в собственной эмоциональной убогости: факт налицо! А он же из фактопоклонников!
- Хорошо. Не корежит. Но разве он обречен таким быть всегда?
- Обречен, потому что вся его сила как ученого - я убеждена - именно в самом воинственно-диком смешении стилей, в упрямой вере, что он полностью и всегда собою командует, может все в себе подчинить логике. Наука для него - содержание жизни. Это бесспорно. Ну и он, естественно, переносит эстетику своего научного метода на все, с чем встречается, и таким путем постоянно тренируется, квалифицируется как исследователь. Почти парадокс, но потому-то он и среди нас, потому-то, скажу тебе, он и серьезный ученый. Но рассуждать с ним о любви, как говорят у нас в Грузии, все равно что толковать с рыбой о способах ездить верхом.
- Я обязана помочь ему, - тихо и упрямо проговорила Лена. - Ну почему он должен оставаться калекой?
- И убить в нем ученого, дурочка?..
В 21 час 49 минут по единому времени Антар Моисеевич Кастромов с корабля "Север", как и обычно, запросил ежедневные данные о стабильности внешнего поля в зоне корабля "Восток".
И пока вычислительные центры автоматически обменивались подлежащими согласованию данными, Кастромов воспользовался случаем побеседовать с кем-нибудь из экипажа "Востока". Передача шла без значительных искажений, Кастромов по голосу сразу узнал, что с ним говорит Карцевадзе.
- У нас все хорошо, Антар Моисеевич, - услышал он. - И поздравьте нас: отбываем на Сорок девятую станцию. Будем вводить ее в рабочий режим. В нашей зоне это последняя. И еще одна новость: часа через два вы получите от нас отчет о внеплановом опыте. Вента внес дополнение в способ переформирования внутрикорабельных полей. Если результат вам покажется стоящим, отправьте отчет прямо на "Юг", Кириллу Петровичу... И еще очень важно, Лена просила передать: по ее мнению, на Восемнадцатой станции вышли из строя дублирующие цепи и теперь, при усиленной нагрузке, сигналы коррекции недопустимо запаздывают. Потому-то зона К-девятнадцать и дробится на волновые пакеты. Ни я, ни Вента не согласны с этим, но она настаивает. Вы же знаете, какая она тихо настырная, как она умеет... - Несколько мгновений Вера Карцевадзе молчала и вдруг произнесла совсем другим тоном: - Это что еще! Боже! Опять какая-то дьявольщина! Убирайся к чертям!
Она говорила негромко, но очень отчетливо, с мольбой и ненавистью одновременно.
- С кем вы так строго, Вера Мильтоновна? - озадаченно спросил Кастромов: в первый момент он принял слова Карцевадзе на свой счет.
Между ними было 130 миллионов километров. Чтобы радиоволны достигли "Востока" и возвратились, требовалось почти 15 минут, и, конечно, Кастромов не ожидал ответа на свой вопрос немедленно.
А из репродуктора неслось:
- Неужели ж я тебя сама вызвала? Тебя-то с чего? И еще из-под пульта? Убирайся, убирайся назад! Не хочешь?.. Ах, так! И таким быть не хочешь?.. А таким?.. Тоже нет?.. На ж тебе тогда!
- Каждый раз гусар да гусар! - послышался затем вдруг почти плачущий голос Венты. - И каждый раз - шляпа с пером. А разве гусары носили шляпу с пером? Они кивера носили!.. Тьфу! Обмазала всего феррилитом! Даже в рот напихала!.. А я к тебе с делом шел: оказывается, Восемнадцатая потеряла стабилизацию в тот самый момент, когда мой формирователь заработал. Совпадение до наносекунд получилось!..
Кастромов не выдержал:
- Вера Мильтоновна! Что там у вас происходит, Вера Мильтоновна?
И он с нетерпением взглянул на часы. До ответа даже на первый его вопрос оставалось еще 8 минут...
Глава вторая
ДИАЛЕКТИКА ПОИСКА
Ирина Гордич любила работать, не включая верхнего света. Так лучше думалось. Вот и сейчас в операторской космического корабля "Запад" - полумрак. Перемигиваются розово-фиолетовые лампочки пульта счетной
' Наносекунда - миллиардная часть секунды.
машины. Змеятся на экранах линии. По ритму вспышек на пульте Гордич понимает: вычисление скоро закончится. Ну а что делать потом?
Как она полагает, расчет еще раз и уже окончательно подтвердит: с течением времени волновые пакеты неизбежно должны расплываться, а значит, должны расплываться и образованные из них волноводные зоны. На Земле, в лабораторных условиях, они были устойчивы. Тут же, у Солнца, не помогали никакие, казалось бы самые надежные, системы стабилизации.
