Харуки Мураками - Хороший день для кенгуру (Сборник рассказов)
Итак, в девять и в три я брал большой электрический фонарь, деревянную палку и отправлялся в обход. Фонарь в левой руке, палка – в правой. В школе, в старших классах, я занимался кэндо[15], так что руки у меня тренированные. Тогда я бы схватился с любым противником, будь у него даже настоящий самурайский меч. Только не с мастером, конечно. Но это – тогда. А сейчас только меня бы и видели.
Стоял октябрь. Ночь выдалась ветреная, но теплая, даже душноватая. Вечером налетела туча комаров, и, помню, чтобы их выкурить, я зажег две ароматические свечки. Ветер гудел не переставая. Дверь в бассейн была сломана, и как только задувало посильнее, начинала хлопать, действуя на нервы. Думал было ее поправить, но вылезать в темноту не хотелось. Так она весь вечер и хлопала.
Девятичасовой обход прошел нормально. Полный порядок на всех «точках». Замки заперты, всё на своих местах. Никаких изменений. Вернувшись в подсобку, я поставил будильник на три часа и заснул как праведник.
Едва заверещал будильник, я сразу понял: что-то не так. Совершенно не так. Появилось какое-то неясное ощущение – даже не знаю, как передать. Не хотелось просыпаться… Тело сопротивлялось, не желая подчиняться воле. Вообще-то сложно такое представить – я всегда встаю легко. Превозмогая себя, я поднялся и собрался в обход. Дверь все так же стучала на ветру. Хотя нет, так же – да не совсем. Может, и почудилось, конечно, но от этого звука становилось как-то не по себе. «Вот гадство! Как же идти не хочется!» – думал я. И все-таки решил идти. Потому что стоит сжульничать раз, дать себе послабление – и пошло-поехало. С фонарем и палкой в руках я вышел из подсобки.
Ну и ночка! Ветер задувал все сильнее, воздух напитывался влагой, покалывая кожу. Я никак не мог прийти в себя, сосредоточиться. Для начала проверил физкультурный и актовый зал, бассейн… Никаких проблем. Дверь в бассейн раскачивалась на ветру туда-сюда, напоминая трясущегося психа, подающего головой знаки – то «да», то «нет». Причем без всякой системы: да-да-нет-да-нет-нет-нет… Странное сравнение, скажете? Но тогда мне в самом деле так казалось.
В здании школы я тоже ничего необычного не обнаружил. Все как обычно. Обошел «точки», ставя пометки в книжечку. Все в норме. Облегченно вздохнув, подумал, что можно заканчивать. Последний «контрольный пункт» – бойлерная в столовой, в восточном крыле. А подсобка располагалась в западном. Я всегда возвращался к себе по первому этажу, длинным коридором, где, естественно, было темно. Пока не взойдет луна, там вообще ничего невозможно разглядеть. А фонарь освещал лишь узкую полоску впереди. Той ночью луна почти не показывалась – приближался тайфун. Она лишь выглядывала на минутку из разрыва в облаках, и снова все заливала темнота.
В ту ночь ноги несли меня по коридору быстрее обычного. Подошвы баскетбольных кед чертили по линолеуму – вжик, вжик! Коридор был застлан зеленым линолеумом. И сейчас это помню.
Как раз посередине коридор смыкался с вестибюлем. Проходя его, я вдруг будто почувствовал толчок, и мне показалось, что во мраке замаячил какой-то силуэт. Сразу похолодело под мышками. Крепко сжав в руках палку, я повернул в его сторону. Туда же скользнул луч фонаря, осветивший стену возле шкафа для обуви.
Там стоял я. Точнее – зеркало, в котором отражалась моя фигура. Еще вчера зеркала в этом месте не было. Я вздохнул с облегчением и подумал: «Что за ерунда! Черт знает что такое!» Стоя перед зеркалом, положил на пол фонарь, достал пачку сигарет и закурил. Постоял, разглядывая свое отражение. Сочившийся в окно слабый свет уличного фонаря падал на зеркало. За спиной громко хлопала дверь бассейна.
Я успел сделать три затяжки, как вдруг меня охватило странное чувство: а ведь там, в зеркале, – не я. Нет, внешне, разумеется, это был я. На сто процентов. И в то же время передо мной стоял абсолютно другой человек. Я ощутил это инстинктивно. Впрочем, нет… если быть точным, это я, вне всякого сомнения. Но я – за пределами моего я. Не тот «я», каким я должен быть.
Как бы это выразить…
И в этот миг я понял одну вещь: существо в зеркале люто ненавидит меня. Ненавистью темной и огромной, как айсберг, и справиться с ней было не под силу никому. Я понял это со всей отчетливостью.
Я застыл на месте. Сигарета выскользнула из пальцев и оказалась на полу. С сигаретой в зеркале произошло то же самое. Какое-то время мы стояли, уставившись друг на друга. Меня словно заковали в кандалы, я не мог двинуться.
Наконец тип в зеркале шевельнул рукой. Не торопясь, провел кончиками пальцев по подбородку, потом медленно стал ощупывать лицо… Словно по нему ползало насекомое. Я заметил, что делаю то же самое, повторяю все за ним. Будто сам превратился в отражение. Иными словами, он пытался подчинить меня себе.
Собрав последние силы, я громко закричал. Получилось что-то вроде «у-у-у!» или «ге-ге-ге!» Сковывавшие меня путы ослабели. Совсем чуть-чуть. Тогда я недолго думая врезал палкой по зеркалу. Раздался звон стекла. Я рванул с места. Бежал, не оглядываясь, и, влетев в подсобку, запер дверь на ключ и с головой забился под одеяло. Дверь бассейна колотилась на ветру до самого утра.
Да-да-нет-да-нет-нет-нет…
Думаю, вы догадываетесь, чем кончилась эта история. Никакого зеркала, конечно, не было. Не было! Никто его в вестибюле не вешал. Такие вот дела…
Получается, что я видел не привидение, а всего лишь самого себя. До сих пор не могу забыть, какой ужас меня тогда охватил.
Кстати, заметили, что у меня в доме нет ни одного зеркала? Знали бы вы, сколько времени приходится тратить на бритье, когда своей физиономии не видишь! Уж поверьте.
Девушка из Ипанемы
О! Девушка из Ипанемы…
Стройна, загорела, красива.
В ритме самбы идешь,
Покачиваясь, невозмутима.
Я хочу сказать: ты мне нравишься,
Возьми сердце мое, красавица.
Но взгляд девушки мимо скользит.
Лишь даль морская его манит.
Так девушка из Ипанемы вглядывалась в морскую даль в шестьдесят третьем. И точно так же ее взгляд обращен на море сейчас, в восемьдесят втором. Годы не коснулись ее. Застывшая в образе, она неслышно плывет по морю времени. Или годы все-таки наложили на нее свой отпечаток – ведь ей должно быть уже под сорок. Наверное, она уже не такая стройная и загорелая, как прежде. Хотя, может, это и не так. У нее трое детей, и она обгорела на солнце. А может, она еще вовсе недурна собой, но ведь двадцать лет прошло. И никуда от этого не денешься. Но на пластинке годы на нее, конечно, не влияют. Под бархатный тенор-саксофон Стэна Гетца появляется она, девушка из Ипанемы, невозмутимая и нежная. Которой всегда восемнадцать. Я ставлю пластинку, опускаю иглу, и тут же возникает ее фигурка.
