Пол Ди Филиппо - Странные занятия
Покинуть убежище в клубе меня, очевидно, подтолкнула смерть Чарли. И тем не менее я чувствовал, что руку приложили еще и другие, невидимые силы. Я словно был узником из сказки, и смерть Малыша Шарлеманя меня освободила.
Внизу у мокрых, с налипшими водорослями скал собралась ради нового развлечения небольшая толпа. Три человека Дитериджа сдерживали любопытных.
Неловко раскинувшись на скользких камнях (при жизни он никогда не был неловким), лежал Чарли Мень.
Тело было в отеках от ударов.
И кто-то вскрыл старый шрам у него на горле.
На мгновение я застыл, словно прикованный к месту. Потом присел на корточки, чтобы взять безвольную руку.
Когда я поднялся, за спиной у меня стояла Кристина. Глаза у нее были затуманенные, похожие на две гальки со слизью улитки.
— Он такой красивый, — мечтательно проговорила она.
И тогда я понял.
Скутер гудел по темной дороге, ведущей на Тенистый Холм. Сквозь редкие прорехи в листве и стволы деревьев справа просверкивали кричаще-пестрые огни, сгрудившиеся вдоль бухты внизу. Почему-то они казались чужими, уже далекими. Сегодня, впервые за несколько лет, мой клуб не открылся.
Для меня это не имело значения. Я знал, что уеду. Какая-то тьма во мне, все это время державшая меня в заточении, разлетелась под ударом смерти Чарли. Откуда мне знать, что ждет меня в будущем? Но каким бы оно ни было, оно будет лучше прошлого.
Однако у меня оставалось еще одно дело, а после, утром, я смогу уехать.
События развивались. Коос ван Стааден угрюмо сидел в единственной тюремной камере Гесперид. Он отрицал, что имеет хоть какое-то отношение к убийству, но не скрывал своего удовлетворения. Хенрик Бловельт как возможный соучастник был посажен под домашний арест. Согласно теории Дитериджа, Бловельт держал Чарли сзади, пока Ван Стааден совершал подлое убийство.
Я не сказал ему, что, когда любовь порождает доверие, убить способен и один.
Миновав поворот, я увидел свет в окнах дома Ван Стааденов. Вся вилла сверкала, как холодный погребальный огонь. Заглушив мотор, я спешился и остаток пути прошел пешком.
Входная дверь была незаперта. Я похлопал себя по карману. Кассетник все еще там. Я купил его — анонимное устройство на батарейках, — когда съездил ненадолго после полудня на материк, после шока при виде тела Чарли, после того, как немного поблекло мое фатально запоздалое открытие. Эту покупку нельзя будет ко мне проследить.
Толкнув дверь, я вошел.
Кристину я нашел в спальне на втором этаже. Она развалилась на диване, под висящим на стене бичом, одетая в шелковое белье, которое задралось на ляжках и съехало с плеч, и была поглощена пристальным изучением пламени свечи, стоявшей на столике рядом. Я знал, что так она, вероятно, сидит уже несколько часов.
Когда-то я сам делал то же самое.
— Кристина, — негромко позвал я.
Она томно повернула голову, показав мне профиль Цирцеи. Свет свечи играл на мокром шелке у нее в паху.
— Красивый мистер Холлоуэй, — пробормотала она черными губами.
— Зачем ты это сделала, Кристина? — спросил я. — Почему не могла его просто бросить, оставить его нам, когда тебе самой он надоел?
— Он грозил рассказать отцу, — ответила она. — Рассказать, с кем мы встречались в Мехико и что мне там продали. — Мерцающая свеча снова приковала ее взгляд. Некоторое время спустя она сказала: — Но теперь меня там знают и мне доверяют. У меня есть связи. Чарли мне больше не нужен.
— Он был человеком, Кристина. Он заслуживал жизни.
Черные губы сложились в улыбку.
— Он был просто каффир. Я убивала их раньше — случайно и намеренно. Но каффиров я не ненавижу. С чего бы? Вы знаете, что в голове у меня кусочек маленького каффира? Кусочек маленького младенчика? От этого я сама, наверное, почти каффир, правда?
Она захихикала и никак не могла остановиться.
Подойдя к кровати, я отвел от шеи пушистые волосы. Белый диск эстетицина почти сливался с алебастровой кожей. Три кодирующие точки казались тремя веснушками.
Порывшись у нее в сумочке, я нашел остальной запас: десяток дермадисков, купленных такой дорогой ценой.
Держа их в руке, которая лишь чуть-чуть дрожала, я подумал о том, что в них: легкое и быстрое облегчение от боли, причиненной гибелью Чарли.
Но сам я их не использовал.
Нет, я налепил их ей на красивые ноги, крепко прижал, чтобы началось проникновение в кожу. Она не сопротивлялась, хотя уверен, в глубине души не хуже моего понимала, что это в двенадцать раз превышает порог необратимого повреждения мозга.
— Жизнь такая гадкая, — сказала она, когда я закончил. — Я когда-нибудь рассказывала вам про мать? Я не могла им позволить забрать у меня последнее утешение.
— Больше нет нужды волноваться, — сказал я.
Достав из кармана куртки плейер на батарейках, я положил его на стол и нажал клавишу. И подумал о том, что Чарли очень любил старые песни.
— О… как мило… музыка, — сказала она.
Лились, звучали старые стихи:
Все так прекрасно,
Все это так прекрасно…
Перед уходом я задул свечу.
Спондуликсы{2}
«Спондуликсы» — рассказ, близкий моему сердцу, ведь он повествует о триумфе, падении и спасении неудачника, с которым мне так легко себя отождествить. (Кстати, я воображаю себе, как в киноверсии Рори Хонимена играет Джефф Бриджес.) Честно говоря, рассказ мне так понравился, что я превратил его в роман, впоследствии вышедший в издательстве «Кэмбриан пресс». В более пространном варианте вы найдете много новых персонажей и сцен, равно как и критически важные художественные переработки: на протяжении романа, я называю Рори только по имени, без фамилии.
Если когда-нибудь окажетесь в Провиденсе на Род-Айленде, непременно загляните в «Закусочную Джеоффа» на Бенефит-стрит, послужившую прототипом для «Храбрецов Хонимена». Вас обязательно обругают неприветливые студенты художественной школы, стоящие за его пароварками, — но этот мазохизм сторицей восполнит удовольствие перекусить их сандвичем «Богач Лупо».
И наконец, мои повторные благодарности редактору Скотту Идельмену за то, что рискнул первоначально опубликовать это произведение «финансовой научной фантастики».
1
Пиволюбы
Вывеска гласила «Храбрецы Хонимена», и изображен на ней был стилизованный дэгвудский сандвич[7]: два ломтя серого хлеба с отрубями, а между ними — около шести дюймов поджаренного мясного фарша, сыра, салата, маринованных огурчиков, помидоров, кислой капусты и острого перца, и все сочится горчицей и майонезом. В нижнем правом углу стояла закорючка росписи художника: Зуки Нетсуки. В левом нижнем: ОТКРЫТО В 1978.
