Олег Верещагин - Если в лесу сидеть тихо-тихо, или Секрет двойного дуба
В этот - восьмой - вечер Князь рассказывал, как много было после войны волков, и как вот в это самое окно, возле которого он сидит сейчас, зимой 45-го заглянул, встав на задние лапы, Корноухий - вожак стаи, терроризировавшей две зимы подряд всю округу вплоть до окраин Фирсанова; волки не боялись людей, крали не только скот, но и собак, и маленьких детей, пока массовая облава не покончила с ними. А Корноухий ушёл.
Олег с опаской покосился на окно, представив себе, как это бы-ло: сидят люди, ужинают, и вдруг к окну из морозной ночи приближае
тся огромная волчья морда, и свет лампы отражается в жутких
17.
глазах… Брр!
- Корноухим-то его дружок мой, Сенька Бурцев, сделал, - нетороп-
ливо говорил Князь, развешивая порох на аптекарских весах. - Вместе мы с войны вернулись, хоть он и нездешний был, а минский. Проезжали через Минск - как сейчас помню - он оперся так руками на перекладину в дверях вагона, а у самого слёзы в глазах стоят. Не город - одни развалины, безлюдье. Он и говорит: "Не могу я, дядя Антип - я ведь старше его вдвое был - на это смотреть. Едем к тебе, а то у меня душа больше пепелищ не выдерживает, навидался, хватит!" Ну и приехали. Я сюда вернулся, а он в колхозе работал. Той зимой они как раз с тамбовским начальничком одним волков били, да так хитро! Едут они на санях по лесу, а за санями - мешок с поросёнком булты-хается. Поросёнок визжит - вот и приманка. Только не трусь и бей, как выбегать начнут. Ну а тем разом как у них получилось-то - квё-лый какой-то поросёнок попался, хотя начальник за него консервами платил и денег добавил - в те времена не всякий согласился бы про-дать за одни-то деньги, что деньги - бумага… Не завизжал, значит, а так, похрюкивал в мешке. Ну начальник и говорит - мол, сейчас я его! Подвинулся так на край саней и прикладом, прикладом. А лошадка волков почуяла. Возьми - да и рвани с места. Сенька с начальником - кубарем в снег… Лошадка-то в деревню прибежала - поросёнок цел, а сани пустые. Собрались мужики, на сани целым обозом. За мной зае-хали. Сеньку нашли - на дубу сидел, как ворон ощипанный, мы трях-нули, он так в руки и свалился… А от начальника того и костей не отыскали. Сенька-то после рассказывал - как выпали они из саней, он-то и говорит: "Давай скорей на дерево!" А тамбовский как ополоумел - ружьё бросил и бежать. А волки - вот они. Сенька-то его ещё от-бить хотел, дурака. Жаканом из одного ствола повалил первого-то волка, стая было на него повернула. Он вторым-то жаканом и срезал ухо вожаку, а сам на дуб взлетел. Думал, они под дубом останутся - нет, круг обежали и следом за тамбовским погнали.
- Догнали? - спросил Олег, даже голос приглушив: он так и пред-
ставил себе эту картину - как из фильма ужасов, только ведь было это ПО-НАСТОЯЩЕМУ!
- Догнали, - кивнул Князь. - Вместе с одеждой сожрали, даже что
металлическое было - раскидали. Так и говорю - только кровь, да снег разрытый нашли…
- Волки расплодились, потому что на них охотиться было некому? -
поинтересовался Олег. Князь покачал своей серебряной гривой:
- Да не плодились они больше обычного… Пришлые волки были. Ук-
раинские, белорусские, брянские… От войны бежали.
- От войны? - не поверил Олег. Князь кивнул:
- От войны… Когда люди друг друга за глотки берут - зверю лучше
подальше забиться. Так вот.
- Князь, - Олег осторожно выкладывал на стол капсюли к патронам,
- Князь, а на войне… страшно?
Старик задумался. Покачал головой и медленно ответил, словно взвешивая каждое слово на этих самых аптекарских весах, стоящих перед ним:
18.
- Вспоминать про то - страшно. Думать перед боем страшно. Во
сне видеть - хуже нет. А в самом бою редко у кого страх бывает. Словно не ты, а кто другой вместо тебя всё делает, ну а раз так - то и убьют другого… Вот так оно, - он вдруг улыбнулся и добавил: - А время прошло - так и вовсе разное смешное вспоминаться начало. Вот был случай… Начинался-то и вовсе не смешно, - Князь устроился удобнее. - После Курска дело было. Только-только вернулись мы. Трое суток вообще не спали. Осовели. Верка Кривощапова пошла по началь-ству докладывать - старшего нашего убили, она командовала - а мы в какой-то школе разместились. Падаем, на ходу засыпаем! Помню, значит - вошёл куда-то, лёг на что-то - и вроде как в колодезь упал. На войне недосып - главный враг. Нам в поощрение вроде как и дали-то выспаться - лучше любого ордена на тот час! Ну, просыпаюсь. Гляжу по сторонам - матерь божья!!! Лежу на столе. В головах у меня - знамя. А вокруг - цветы. Думаю тем часом: "Ну вот и всё, Антип, спета твоя песенка. то ж не иначе убили тебя и хоронят с почестя-ми, как смертью храбрых… а душах, значит, из тела вылетела и на это любуется…" Голова-то со сна мутная. Не сразу разобрался, что спал я на столе в учительской комнате, знамя - школьное, а цветы туда со всей школы снесли из классов, чтоб поливать было удобнее! Тут как раз Сенька-то вошёл, говорит мне: "Ты чего это, дядя Антип, зелёный какой-то?!" А я ему сдуру: "Так ты что, Сень, тоже усоп?!" Еле разобрались…
Пока Олег хохотал, Князь, улыбаясь в усы, занимался гильзами. Отсмеявшись, мальчишка спросил удивлённо:
- Верка Кривощапова - это…
- Она, мать подружки твоей матери, - подтвердил Князь недоска-
занное. - Радистка наша, и по званию вторая после командира.
- Так ты, выходит, в спецназе служил?! - вспомнил Олег слова ма-
мы, что тётя Вера служила в ГРУ. - Во прикол! Правда?!
- По-нынешнему - спецназ, - согласился Князь, - а тогда нас "спецы"
называли. Верка-то меня туда и сосватала. Она-то ещё в начале войны ушла, по комсомольскому набору… А меня в 42-м взяли, я ведь и тогда немолодой был, за сорок! Ну и на сборном-то пункте офицер - тогда "командир" говорили - стал спрашивать: есть ли охотники, спортсмены по стрельбе, радисты хорошие, водители… Я возьми и сдуру вызовись - думаю, всю жизнь в лесу, лес мне и семья, и дом, и корм, может, и тут пригожусь по лесному делу? А получилось так, что едва сам себя не погубил.
- Почему? - удивился Олег.
- Потому, что был я перед тогдашней властью вроде как винова-
тый… Отец-то мой, брат твоего прадеда, у графа Михайловского лесником был. Дом этот ещё тогда построен. Жил хорошо, граф ему верил. Я и те времена помню, и графа самого - не маленький был, отцу лет с восьми в лесу помогал… Старый граф ещё до войны - первой войны - умер от сердца, а сын его был постарше меня года на три. Как та война началась - пошёл он в тамбовские гусары. И отец мой пошёл, а я остался за лесника - лет пятнадцать мне тогда было. Мать-то свою я и не помню, один жил - тогда и одичал… - Князь улы-
19.
бнулся. - Как революция началась - вернулись и граф, и отец, вместе. Воевали они на германском фронте, отец был у графа денщиком и к графу считай как ко второму сыну относился. Было - в рубке уланы немецкие отца уже кромсать начали, еле отмахивался, так граф его отбил. А потом, уж к концу - наоборот получилось: пустили немцы газ, и тут отец молодого графа вытаскивал, свой противогаз на него надел… Вернулись они вдвоём. А Иконовку - имение графское - это километров двадцать отсюда - мужики сожгли, и графиня, мать мо-лодого графа, там же сгорела… Граф с отцом моим на юг подались, к белым. Ну и я с ними увязался. Служили мы в Алексеевском драгунском полку. Про "Веру, Царя и Отечество" я как-то не очень думал, дикий был… - Князь снова усмехнулся. - Повоевать хотел, да и куда я от отца, жалко расставаться. Ну, отца порубали будённовцы. Ну а мы с молодым Михайловским отступали аж в Крым. Под конец и не помнили уже, кто граф, а кто лесник. На одной шинели спали, другой укрыва-лись, кто что найдёт, то вдвоём и едим… Ну а там разошлись пути наши. Он от тифа свалился. Погрузил я его на пароход, однополчанам на руки, а сам - на берег. Он звал с собой, ты - говорит - в красной Совдепии пропадёшь. А я как подумал, что больше наших мест не увижу - тоска за горло взяла. Как я сюда добирался - отдельная ста-тья и новая война. И махновцы, и красные, и антоновцы - уж тут, на Тамбовщине - до моей шеи добирались, да не на того напали. Стре-лять я всегда умел, шашкой махать казачки и офицеры научили, да ещё там, на юге, крутил я одно время с остальными драгунами хво-сты английским самолётам, так их пилоты мне бокс показывали. Понятливый оказался… Добрался домой. Тогда как-то спокойно смот-рели - кто, у кого, когда служил. Страна-то пополам расколота была, что, ж, всех сажать? Даже в тридцатых не тронули. А вот в армии-то я сам подставился. Как насел на меня один - мол, зачем это бывший бе-лый драгун в советскую спецгруппу пробирается? Не затем ли, чтобы в немецком тылу немцам и сдать?! Будь это до войны - посадили бы. Да и тут от штрафбата не отвертелся б, наверное, не окажись с тем офицером, что желающих выкликал, Верка. Ну, друзьями-подружками мы с нею никогда не были, возраст разный, но знала она меня хорошо. Особисту тому они с командиром от ворот поворот дали. Сперва со-мневались - за сорок мне, смогу ли выдержать? Ничего не скажу - тя-жело было. Только и тут лесу спасибо - не выдал. Вот так и воевал до конца - в немецком тылу. Отдохнём у своих - и опять за линию фро-нта…
