Джек Вэнс - Вист: Аластор 1716
Понурив голову, Джантифф промямлил, что не успел выбрать специальность, способную интересовать его на протяжении всей жизни. Лайл не согласился с таким подходом. Насколько ему было известно, никакие законы, ни божеские, ни человеческие, не требовали, чтобы работа была интересным или радостным занятием. Вслух Джантифф признал правоту отца, но втайне продолжал лелеять надежду на то, что ему как-нибудь удастся снискивать пропитание за счет легкомысленных увлечений.
Джантифф закончил высшую школу без особого отличия. Начинались летние каникулы — за несколько быстротечных месяцев ему предстояло решить, чем он будет заниматься до конца своих дней. Была возможность поступить в лицей и получить диплом специалиста или готовить чертежи в какой-нибудь компании, начиная карьеру помощником проектировщика. Безоблачное детство прошло, с праздными утехами юности приходилось прощаться. Приунывшему Джантиффу снова попался в руки потрепанный трактат о пейзажной живописи. Один отрывок привлек его пристальное внимание:
«Иные мастера посвящают жизнь исключительно запечатлению пейзажей. Сохранилось множество любопытнейших образцов этого жанра. Помните, однако, что картина отражает не столько пейзаж как таковой, сколько неповторимое восприятие самого художника!
Следует хотя бы бегло упомянуть и о другом аспекте пейзажной живописи — о солнечном свете. Будучи важнейшим фактором, влияющим на визуальное восприятие, характер солнечного света меняется от планеты к планете — на одной царят багровые сумерки, другую опаляет ослепительно-голубое сияние. Изменения условий освещения требуют соответствующей регулировки напряжения, неизбежно возникающего в связи с расхождением между объективной реальностью и внутренним представлением. Нет ничего полезнее для мастера, пишущего с натуры, чем путешествовать, посещая разные миры. Настоящий художник учится смотреть на вещи беспристрастно, освобождаясь от искажений, навязанных иллюзиями, воспринимая действительность такой, какова она есть.
Существует мир, где солнце и воздух будто сговорились, порождая безупречный свет, заставляющий каждую поверхность вибрировать истинными, торжествующими цветами. Это неспособное лгать солнце — белая звезда Двон, эта благословенная планета — Вист, Аластор 1716».
Джуилья и Ферфана вознамерились излечить Джантиффа от странностей. По их мнению, основным его недостатком была робость. Сестры предложили его вниманию целый ассортимент напористых, неукротимо дружелюбных девиц, тем самым надеясь привить ему навыки общения. В компании Джантиффа, однако, искательницам обыденных приключений скоро становилось скучно — они покидали его в замешательстве, даже с некоторой тревогой. Высокий брюнет с бирюзовыми глазами и орлиным носом, Джантифф не мог пожаловаться на непривлекательность. Не отличался он на самом деле и робостью. Он не умел, однако, говорить о пустяках — и не без оснований подозревал, что стал бы предметом насмешек, если бы отважился обсуждать с подругами сестер свои неортодоксальные томления.
В ужасе от модных вечеринок, Джантифф, не говоря никому ни слова, отправился к причалу на берегу Шардского моря, на принадлежавшую семье плавучую дачу. Джуилья или Ферфана рано или поздно явились бы требовать его возвращения, в связи с чем Джантифф поспешно отдал швартовы, пересек Фалласский залив и бросил якорь в тростниках на мелководье.
«Тишина и покой: наконец-то!» — думал Джантифф. Заварив чаю и опустившись в кресло на передней верхней палубе, он наблюдал за тем, как оранжевое солнце, Мур, тускнело и пухло, сползая к горизонту. Спокойные воды морщились под дыханием вечернего бриза — мириады оранжевых бликов перемигивались в стройных черных тростниках. Джантифф утешился. Тихое широкое небо, игра солнечных лучей на воде лились целительным бальзамом в смущенную, неуверенную душу. Если бы можно было остановить мгновение душеутоляющего покоя, запечатлеть его навсегда! Джантифф печально качал головой: жизнь и время неумолимы, мгновения уходят без следа. Фотографии бесполезны. Краски неспособны передать светлый прохладный простор, переливающийся дуновениями. В недостижимости очевидного и кроется причина щемящих томлений: художник желает подчинить себе магическую связь видимого и прозреваемого, угадать в трехмерном зеркале действительности то, что оно отражает, проникнуться сокровенной сущностью вещей и распорядиться ею по своей прихоти. Причем «сокровенная сущность» — не обязательно нечто изощренное или глубокомысленное. Она просто есть. Например: настроение позднего вечера на воде, лодка среди тростников и в ней — что, пожалуй, важнее всего — одинокая фигура. В голове Джантиффа строилась композиция, он уже мысленно выбирал сочетания пигментов... но вздохнул и снова покачал головой. Практически неосуществимо. Даже если ему удастся сохранить мимолетное впечатление, что он будет с ним делать? Повесит на стену? Абсурд! Многократно разглядываемая картина теряет смысл, как ежедневно повторяемая шутка.
Солнце заходило, в тростниках порхали болотные мотыльки. С моря донеслись тихие голоса, занятые спокойной беседой. Джантифф напряженно слушал, чувствуя, как по коже крадутся осторожные холодные прикосновения неизъяснимого. Кто истолкует голоса моря? Как только случайный свидетель бесшумно погружает в воду весло, пытаясь тайком подобраться ближе, голоса умолкают. О чем их разговор? Опустив голову, закрыв глаза, мы тщимся разгадать таинственный намек, нам мнится, что мы вспоминаем древний язык моря, слова становятся знакомыми, почти разборчивыми — почти. Джантиффу голоса моря давно не давали покоя. Как-то раз он даже записал их, но при воспроизведении пропадало настойчивое убеждение в осмысленности звуков. Джантифф сосредоточился: конечно же, разговоры моря имеют самое непосредственное отношение к сокровенной сущности вещей... Если бы можно было постигнуть хотя бы единое слово! Одного слова бывает достаточно, чтобы угадать общее направление беседы. Еще немного — и тайное станет явным! Но, как всегда, едва Джантифф отчаянным внутренним усилием приблизился к разгадке, голоса догадались, что их подслушивают, и замолчали. Море молчаливо темнело под покровом ночи.
Джантифф зашел в кубрик, закусил бутербродом с мясом, запивая пивом, и вернулся на палубу. Звезды горели по всему небу — Джантифф сидел и смотрел, блуждая мыслями в недостижимых далях, вспоминая названия знакомых солнц, воображая имена незнакомых.[8] Чего только нет во Вселенной! Сколько всего нужно ощутить, увидеть, узнать! Одной жизни не хватит... С воды опять донеслось невнятное бормотание. Джантифф представил себе бледные очертания бестелесных фигур, плывущие в темноте, созерцающие созвездия... Удаляясь, голоса мало-помалу замолкли, наступила тишина. Джантифф снова спустился в кубрик — заварить свежего чаю.
