Пол Андерсон - Планета, с которой не возвращаются
Гамильтон фыркнул.
— Ничего не может случиться с кораблем в искривленном пространстве.
Нет, внизу, — его глубоко посаженные глаза взглянули на планету, — внизу, на Старшем, что-то произошло с ними. Но почему нет ни следа? «Да Гама» по-прежнему должен был находиться на орбите. А на поверхности были бы видны посадочные шлюпки. Неужели они утонули в океане?
— Но почему? — спросил Эвери. — Кто мог сделать это?
— Здесь нет и следа разумной жизни, я уже говорил, — устало сказал Лоренцен. — На таком расстоянии наши телескопы разглядели бы все: от города до соломенной хижины.
— Может, они не строят хижин, — сказал Эвери. Его лицо было задумчиво.
— Замолчите, — приказал Гамильтон. — Вам вообще здесь нечего делать.
Это картографическое помещение.
Хидеки вздрогнул.
— Как там внизу холодно!
— Не совсем, — сказал Фернандес. — Вокруг экватора климат подобен земному в районе, допустим, Норвегии или штата Мэн. И вы можете заметить, что деревья и трава простираются до самых болот у основания ледников.
Ледниковые периоды никогда не были такими безжизненными, как считают многие: в плейстоцене Земля была полна животной жизни; именно из-за ухудшения охоты после отступления ледников человечество вынуждено было перейти к земледелию, оседлости и стало цивилизованным. Эти ледники, несомненно, отступают: я отчетливо вижу на фотографиях морены. Когда мы сядем и тщательно изучим обстановку, вы будете поражены, как быстро Старший развивает свои тропические районы. Эта область на экваторе насчитывает, вероятно, несколько сот лет. С точки зрения геологии — ничто.
— Он щелкнул пальцами и улыбнулся.
— Если мы сядем, — сказал Гамильтон. — Когда вы получите карты всей поверхности, Лоренцен?
— Гм… через неделю, возможно. Но разве мы будем так долго ждать?
— Будем. Мне нужна общая карта планеты, в масштабе один к миллиону, и достаточно карт отдельных районов экваториальной зоны, где мы приземлимся — допустим, на пять градусов по обе стороны от экватора, — в масштабе один к десяти тысячам. Напечатайте по пятьдесят копий каждой карты. Начальный меридиан проведете через северный магнитный полюс: можете послать робофлайер для определения полюса.
Лоренцен про себя тяжело вздохнул. Он будет пользоваться картографической машиной, но все равно работа предстояла невеселая.
— Я возьму шлюпку и несколько человек и отправлюсь поближе взглянуть на Сестру, — продолжал Гамильтон. — Не то, чтобы я надеялся там что=то обнаружить, но… — Внезапно он улыбнулся. — Вы можете называть выдающиеся особенности рельефа там, внизу, как вам понравится, но ради бога не будьте похожи на того чилийского картографа из экспедиции на Эпсилон Эридана III!
Его карты стали официальными, использовались больше десяти лет, и только тогда обнаружилось, что на арауканском языке данные им названия звучат как непристойности.
Он похлопал астронома по плечу и выплыл из комнаты. «Неплохая шутка, — подумал Лоренцен. — Он лучший психомед, чем Эвери; хотя Эд тоже не увалень. Просто ему не везет».
Он решил придерживаться классической номенклатуры Геркулесовой экспедиции. Гора Олимп, гора Ида, большая река внизу — Скамандр… конечно, эти названия не будут последними. Когда придут колонисты, то это будут Старый Бэлди, Конуинджангуа, Новая Нева…
Если придут колонисты.
— Давайте… давайте несколько организуемся, — громко и неловко сказал он. — Кто из вас что-нибудь знает о картографии?
— Я, — неожиданно сказал Эвери. — Я помогу вам, если хотите.
— Клянусь космосом, где вы научились этому? — спросил Фернандес.
— Это часть моего образования. Прикладная психодинамика включает картографирование личности, так что мы обязаны знать соотношение масштабов и некартезианские координаты. Я не хуже вас справлюсь с картографической машиной.
Лоренцен заморгал. Потом кивнул он был далек от современной науки о человеческом поведении, но несколько раз заглядывал в работы по психологии: там было больше параматематической символики, чем в астрономических трудах.
Он уцепился рукой за ступеньку приставной лесенки. Эвери говорил ему, что космическая болезнь имеет причины психологические. Ему поможет, если он займет свой мозг работой. Он посмотрел на холодно сияющий диск планеты.
— Насколько точна ваша наука? — спросил он. — Популярные статьи по этому поводу дают неясное представление.
— Что ж… — Эвери почесал подбородок. Он висел в воздухе, скрестив ноги, похожий на маленького Будду. — Что ж, мы не требуем точности физических наук, — сказал он наконец. — Можно даже сказать, что мы ее никогда и не достигнем: тут нечто вроде принципа неопределенности, связанного с взаимоотношениями между наблюдателем и наблюдаемой системой.
Но достигнуто все же многое.
— Например? — спросил Умфандума. — Я знаю о достижениях неврологии, это моя специальность. Но как насчет человека — как человека, а не как биофизический механизм?
— Важность и количество знаний зависят от их применения, — сказал Эвери. — Перед третьей мировой войной психологи использовали теорию игр в военных разработках, а позже большие компьютеры сделали возможный расчет с теоретических позиций таких сложных явлений, как бизнес: это, в свою очередь, привело к более глубокому пониманию экономики. Оказалось, что теория коммуникации применима к поведению человека: ведь человек — это животное, управляемое символами. Эта аксиома была использована в теории.
Постепенно создали математическую и параматематическую систему, каждый элемент которой соответствует наблюдаемым элементам поведения человека, его возможностям, желаниям и так далее. На основе этой теории разрабатываются теоремы. Конечно, подтверждение этих теорем — по-прежнему трудное дело: не так-то просто поставить чистый эксперимент над живым человеком; но все наши наблюдения подтверждают эти теоремы. Появилась возможность предсказывать не только поведение отдельного лица, но и целых групп, а также больших общественных явлений — например, экономических циклов, — и предсказывать с большой точностью.
— А разве диктаторы не знали все это? — спросил Лоренцен. — У них, несомненно, были квалифицированные мастера пропаганды. Меня больше волнует современное развитие психологии.
— Большая часть психология современна, — фыркнул Эвери. — Очень мало из достижений прошлого имеет научную ценность. К примеру, возьмем историю моей родины — Северной Америки. Пропагандисты капитала и труда, создатели рекламы работали на таком примитивном уровне, на основе такой примитивной теории, что часто производили эффект, обратный ожидавшемуся. Они были лишь частью массового психологического аппарата, вызывавшего панику и ведшего к военному вторжению. Комиссары, сменившие их, были ослеплены своей собственной истощающей идеологией, они никогда не осмеливались выйти за пределы ее догм. Самозваные освободители были заинтересованы лишь в том, чтобы самим захватить власть: не их пропаганда привлекла к ним людей, а тирания комиссаров, и вскоре они стали так же непопулярны.
