Пирс Браун - Алое восстание
Между тем злимся мы не на начальство, не на власти Сообщества, а в первую очередь на Гамму, которой достается самое лучшее. На других злости просто не хватает. Когда у твоих детей выпирают от голода ребра, а сосед обжирается тушенкой и печеньем, вся ненависть достается соседу. Ты надеешься, что он поделится своим куском, но он не станет делиться.
Дядька Нэрол пожимает плечами. Красные от гнева лица, стиснутые зубы. Лоран глядит так, будто готов наброситься на Гамму или на крабов. Мою злость сдерживает Эо. Она знает меня лучше, чем родная мать, и всегда умеет вовремя успокоить. Вот и мамаша с улыбкой смотрит, как Эо ласково берет меня за руку.
– Потанцуй со мной, – шепчет она, делая знак музыкантам.
Между тем она тоже в бешенстве, уж я-то знаю, и Сообщество ненавидит в сто раз сильнее моего. Как же я люблю ее, мою Эо!
Снова запели цитры, загремели барабаны, с шелестом взвились красные юбки, затопали ноги. Старики за столами захлопали в ладоши, отбивая такт. Взявшись за руки, мы отплясываем до седьмого пота вместе с другими, и яростный гнев уходит, уступая место улыбкам и радостному смеху. Мы с Эо росли вместе и знаем друг друга всю жизнь. В ее глазах я вижу отражение своего сердца, в ее дыхании слышу свою душу. Она для меня – все. Моя Эо, моя любовь.
Смеясь, она тянет меня в сторону. Уворачиваясь от танцующих, выбираемся из толпы, но и тут Эо не останавливается. Под ногами лязгают стальные мостки, над головой – темный потолок. Она влечет меня в сторону старых туннелей, к ткацкой, где работают женщины. Сейчас у них пересменка.
– Куда мы? – спрашиваю.
– Если помнишь, я обещала тебе сюрприз… И если начнешь извиняться за то, что твой сюрприз не удался, – получишь по шее.
Из расщелины в стене торчит росток гемантуса с кроваво-красным бутоном. Срываю цветок и протягиваю Эо:
– Вот мой сюрприз. Хотел тебя удивить.
– Ладно, – смеется она, – серединка моя, а лепестки твои. Только не отрывай сразу!
Нюхаю цветок у нее в руке. Пахнет ржавчиной и материнской пустой похлебкой.
В ткацкой повсюду, куда ни глянь, здоровенные пауки, покрытые густым серовато-бурым мехом. Толстое, с человеческую голову брюхо, смотрится странно на длинных костяных ногах. Пауки сидят на стенах, висят на железных рамах и плетут свою паутину – шелк покрывает все вокруг толстым слоем. Проходя мимо этих тварей, созданных руками гениев Сообщества, я невольно вздрагиваю: рудничные гадюки и то привычнее. Жена хихикает над моими страхами и тянет дальше. Отдирает от стены в углу пыльную паутину, за которой оказывается устье широкой ржавой трубы.
– Вентиляция, – объясняет Эо. – Неделю назад обвалилась штукатурка, а под ней обнаружился ход.
– Эо, нас выпорют, если узнают! Нам не разрешается…
– Я не позволю им испортить еще один подарок! – Гневно сверкнув глазами, она чмокает меня в нос. – Не робей, проходчик, там не сгоришь.
Пробираюсь вслед за ней по тесному петляющему туннелю, который заканчивается решеткой. Дальше темнота и странные звуки – жужжание, шорох. Эо берет меня за руку – хоть что-то знакомое и привычное.
– Что это?
– Животные, – отвечает она и тянет вперед, в непонятную ночь. Под ногами что-то мягко пружинит, я вздрагиваю, но продолжаю идти. – Трава, Дэрроу! Трава и деревья. Мы в лесу, понимаешь?
Запах цветов, мелькающие огоньки. Мелкие существа со светящимися зелеными телами порхают в сумраке. Радужные крылышки переливаются яркими цветами. Бабочки! Любуюсь, затаив дыхание. Одна пролетает совсем близко, я невольно протягиваю руку. Эо смеется.
Наяву бабочки еще прекраснее. О них мы поем песни, но видели только в фильмах на экране, единственном нашем окошке в многоцветный мир. А так – всю жизнь одни только рыжие скалы, раскаленный докрасна металл, красные скафандры да тускло-серый бетон.
Яркость красок слепит глаза. Я вздрагиваю и, смеясь, пытаюсь схватить насекомых, парящих во мраке передо мной. Поднимаю голову и смотрю вверх через прозрачное стекло купола.
Небо! Когда-то оно было для меня просто словом.
Поверхность планеты отсюда не видна, но звездами можно любоваться сколько угодно. Рассыпанные в черном бархатном небе, они сияют почти так же ярко, как лампы над нашим поселком. Лицо Эо блестит в звездном свете, она светится гордостью, словно все это принадлежит ей. С улыбкой она смотрит, как я падаю на колени и жадно вдыхаю аромат травы. Вслушиваясь в шорохи и жужжание в кустах, притягиваю жену к себе и целую – в первый раз с открытыми глазами. Ветви деревьев плавно покачиваются над головой в потоке воздуха из вентиляции. Впитывая в себя новые звуки и запахи, мы любим друг друга на мягкой травяной постели под крышей из звезд.
– Вон там туманность Андромеды, – чуть позже говорит Эо. Устав, лежим бок о бок, глядя вверх.
Живность о чем-то щебечет в темноте. Высокое небо немного пугает: если смотреть слишком долго, забываешь о гравитации и кажется, что вот-вот упадешь прямо в него. По спине бегут мурашки. Мой дом – пещеры, туннели и штреки. Так и тянет убежать туда, в безопасность глубокой норы, подальше от открытых пространств и незнакомых живых существ.
Эо осторожно проводит рукой по шрамам от ожогов, избороздившим мою грудь. Потом трогает след от укуса гадюки на животе.
– Мне мама рассказывала про Андромеду, – объясняет она, – даже рисовала, когда Бридж давал ей краски – ну ты помнишь, тот краб, которому она нравилась.
Она долго молчит, потом вздыхает. Понятно: сейчас будет серьезный разговор. В таком месте трудно удержаться. Наконец начинает:
– Все знают, что лавры положены тебе…
Я лишь отмахиваюсь:
– Не надо меня утешать, я уже не злюсь. Мне все равно. Теперь, когда я увидел это…
– Ты о чем? – возмущается она. – Сейчас как никогда тебе должно быть не все равно. Ты выиграл, а победу у тебя отняли!
– Не важно. Это место…
– Это место существует, Дэрроу, но ходить нам сюда нельзя. Оно только для серых, и делиться они не станут.
– Можно подумать, они должны.
– Да, должны, ведь оно наше!
– Как это? – удивляюсь я.
Моя семья и я сам – вот и все, что мне принадлежит. Всем остальным владеет Сообщество. Оно, а не мы вложило деньги в освоение Марса, отправило сюда людей и технику. Без Сообщества мы остались бы на умирающей Земле вместе с остатками человечества.
– Дэрроу, ну как ты не понимаешь! Совсем, что ли, заржавел? Разве не видишь, что они с нами делают?
– Полегче с выражениями! – хмурюсь я.
Эо опускает глаза:
– Извини, я просто… Только пойми ты наконец: нас держат в цепях! Повторяем громкие слова, а на самом деле мы рабы. Вечно стоим на задних лапках, выпрашивая лишний кусок хлеба.
