Майкл Гелприн - Миротворец 45‑го калибра (сборник)
– Известно, с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал.
– С кем с ними-то? – взмолился Андрей Петрович. – О чем вы вообще говорите?
– Ты что ж, в самом деле не знаешь? – всполошился Нефедов. – Новости посмотри, об этом повсюду трубят.
Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к Сети, пролистал ленту новостей.
Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами.
«Уличен хозяевами, – с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, – в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернер, серия ДРГ‑439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришел к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения… По факту утилизирован… Общественность обеспокоена проявлением… Выпускающая фирма готова понести… Специально созданный комитет постановил…»
Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесенная Максимом в счет оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашел и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол.
Коту под хвост – пришла итоговая мысль. Все коту под хвост. Все это время он обучал робота. Бездушную, дефективную железяку. Вложил в нее все, что есть. Все, ради чего только стоит жить. Все, ради чего он жил.
Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И все.
Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше.
– Вы даете уроки литературы? – глядя из-под падающей на глаза челки, спросила девочка.
– Что? – Андрей Петрович опешил. – Вы кто?
– Я Павлик, – сделал шаг вперед мальчик. – Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.
– От… От кого?!
– От Макса, – упрямо повторил мальчик. – Он велел передать. Перед тем как он… как его…
– «Мело, мело по всей земле во все пределы!» – звонко выкрикнула вдруг девочка.
Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.
– Ты шутишь? – тихо, едва слышно выговорил он.
– «Свеча горела на столе, свеча горела», – твердо произнес мальчик. – Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить?
Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад.
– Боже мой, – сказал он. – Входите. Входите, дети.
«Миротворец» 45‑го калибра
Случилось так, что пути Ревущего Быка и Дакоты Смита пересеклись. Ревущий Бык слыл великим воином племени миннеконжу, мудрым, могучим и отважным. Дакота слыл пропойцей-янки, непутевым нищим оборванцем из тех, что гоняли скот с южных ранчо до погрузочных станций Трансатлантической железной дороги.
Ревущий Бык был сыном вождя и целительницы. Дакота Смит матери своей не помнил, а отца видел один раз в жизни. Случилось это через день после того, как тот вышел из тюрьмы, и за два дня до салунной ссоры, в которой его ухлопали.
Ревущий Бык владел островерхим типи, четверкой скаковых лошадей, ножом, боевым луком, копьем и томагавком. Дакота Смит не владел ничем, потому что двадцать семь из тридцати долларов, полагающихся за перегон скота, проиграл в покер, а три оставшихся пропил. Впрочем, Дакота еще владел мной, «миротворцем» сорок пятого калибра, но, поскольку «кольт» такая же неотъемлемая часть ковбоя, как рука, нога или пустая голова, меня можно было в расчет не брать.
Ревущий Бык был плечист, силен, длинные и прямые, цвета воронова крыла волосы доставали до лопаток. Дакота Смит был плюгав, кривоног, тонок в кости, белобрыс и голубоглаз.
Случилось так, что Ревущий Бык нарвался на выпущенную из армейского «ремингтона» пулю в стычке на излучине реки Смоуки-Хилл. Воины миннеконжу отступили, а Ревущий Бык грянулся с коня оземь и, извиваясь подобно змее, уполз в заросли чаппарахас умирать.
Там, в зарослях, Ревущий Бык непременно испустил бы дух, не случись так, что следующим утром на него наткнулся Дакота Смит.
– Отдыхаешь, приятель? – поинтересовался Дакота при виде умирающего и икнул, потому что был здорово пьян.
Гнедая кобыла, которую Дакота Смит взял в аренду у ранчеро Генри Уайта и поэтому не стал ни проигрывать в покер, ни пропивать, пренебрежительно фыркнула и мотнула крупом. Дакоту это движение вышибло из седла, секунду спустя он приложился задом о землю и высказал кобыле крайне нелестное о ней мнение.
– Скажи, приятель? – обратился Дакота за подтверждением к Ревущему Быку.
Ревущий Бык не ответил, потому что, во-первых, умирал, а во-вторых, не разумел ни слова по-английски. Тогда Дакота Смит вновь икнул, на четвереньках добрался до индейца, осмотрел рану в груди, сокрушенно поцокал языком и стал очень серьезным.
– Не торопись, приятель, – попросил он. – Полчасика еще обожди.
Ревущий Бык потерял сознание, а Дакота поднялся и, спотыкаясь, двинулся к реке. Как был, в обносках, сиганул с берега лицом вниз и стал барахтаться в ледяной воде, проклиная течение и острые донные камни. Через полчаса Дакота Смит протрезвел. Тогда он выбрался на берег и потрусил к лошади. Из притороченной к седлу торбы извлек нож, чистую нательную рубаху и наполовину полную, облепленную соломой бутыль.
– Глотни, приятель, – наклонился Дакота к пришедшему в себя умирающему.
Тот вновь не ответил.
– Больно будет, – объяснил Дакота. – Глотни.
Ревущий Бык, хотя и не разумел по-английски, понял. Чудом удерживая сознание, он едва заметно помотал головой.
– Что ж, тогда терпи. – Дакота Смит перекрестился и плеснул из бутыли на рану.
Следующие полчаса ушли на извлечение пули. Выковыряв ее наконец, Дакота вновь промыл рану, с сожалением посмотрел на плещущиеся на дне бутыли остатки и принялся перевязывать.
– Теперь глотни, – велел он, справившись и утерев со лба пот.
Ревущий Бык, не издавший во время операции ни стона, на этот раз утвердительно смежил веки. Дакота Смит приподнял ему голову и поднес горлышко бутыли к губам.
