Николай Дашкиев - Торжество жизни
В третьем конверте была коротенькая записка. Таня писала ее во время дежурства. "В строю осталось девять человек, работаем каждый за двоих.
И, наконец, последнее письмо. Степан вскрыл его с тревогой, перечитал несколько раз.
Положение было очень серьезным. Как он мог предполагать, что раскрыть тайну "болотницы" легче, чем исследовать вирус Иванова?
Таня писала:
"Поверь, Степа: я никогда бы не могла допустить, что после работ Павловского и открытий Зернова, имея первоклассное оборудование и все условия для работы, имея неограниченное количество экспериментального материала, можно три с половиной месяца истратить лишь на то, чтобы последовательно доказать, что ни один из видов насекомых, встречающихся в данной местности, не причастен к распространению болезни, что болезнь не передается ни через кровь, ни через контакт с больным, ни через дыхательные пути… Но как, как тогда передается инфекция? У меня просто раскалывается голова, я готова опустить руки и сказать, что я больше не могу…
Я преклоняюсь перед Семенем Игнатьевичем: вот кто, действительно, железный человек! Я не знаю, когда он отдыхает, во всяком случае, я никогда не видела его спящим. В последнее время он стал необыкновенно весел, раньше я не могла бы даже подумать, что он умеет так удачно острить, — никто не может удержаться от смеха, когда он представляет в лицах Лену, "жертвующую собой". Но меня эта веселость страшит: он делает это ради нас. Дежуря в рубке, я однажды видела, как Семен Игнатьевич, рассмешив всех (из лаборатории доносился гомерический хохот), вышел на крыльцо и припал головой к стене. Уж если такой человек, как Петренко, не выдерживает, — можешь представить себе, что чувствую я.
Хочу тебе написать еще о Лене Борзик. Ты не узнал бы Лену. Она страшно исхудала, но не в том дело. Лена, которую мы все привыкли считать сентиментальной девушкой, с ленцой, с причудами, стала совсем другой. Она дала честное комсомольское слово Семену Игнатьевичу, что никогда больше не будет "хныкать". Я думала, что этого слова хватит на день. Но, поверишь ли ты, что Лена сейчас самый стойкий член экспедиции? Поверишь ли, что она поддерживает даже меня? Она, конечно, считает, что я — образец, что я — тверда, как нержавеющая сталь. Но когда я вижу, как она, чтобы недолго спать (ведь она все-таки поспать любит), подкладывает под голову вместо подушки наволочку с острыми кедровыми шишками; когда я слышу, как она отчитывает Мишу за неверие в успех, я готова расцеловать ее: мне и самой делается легче.
Ну, вот, Степа, и все наши дела. Писала бы еще. но буквально засыпаю. Завтра или послезавтра мы произведем последнюю попытку. У Семена Игнатьевича возникла мысль, которая, как мне кажется, объясняет все. Может быть, напишу тебе об этом подробнее.
Ах, как мне хочется видеть всех вас, мои дорогие друзья!
Таня".
Письмо было послано авиапочтой шесть дней тому назад.
Значит, та последняя попытка, о которой пишет Таня, уже произведена. Чем же она окончилась?
От всей души Степан желал товарищам удачи. Но его тревожило окончание Таниного письма. Почему "может быть напишу", а не просто "напишу"?
Да нет, Таня просто имела в виду, что они скоро встретятся, а потому и писать не стоит.
И все же на душе у Степана было очень тревожно.
Глава XII
Зима не торопилась. Иногда со стороны Охотского моря приползали туманы и сразу же таяли, рассеиваемые яркими солнечными лучами. В Златогорске стояла теплая мягкая погода, но все же чувствовалось приближение холодов.
Количество насекомых резко уменьшилось, уже свободно можно было обходиться без противомоскитных сеток, однако, число заболеваний увеличилось. Как свидетельствовали данные прошлого года, начинался самый опасный период.
Профессор Петренко тщательно изучил эпидемиологическую карту и соединил непрерывной линией точки заболеваний. Получилась странная картина: эта линия совпадала с линией очертания болот. Действительно, это была "болотница".
Портативный электронный микроскоп не помог обнаружить заразного начала. Отосланные в Московский микробиологический институт препараты были подвергнуты всестороннему тщательному изучению, но безрезультатно: возбудитель "болотницы" не был найден. И все-таки эта болезнь, безусловно, имела инфекционное происхождение: процент лейкоцитов в крови больных неизменно оставался высоким.
Каждый день, на рассвете, в глубь тайги отправлялся вездеход с эпидемиологами и паразитологами. Исследователям почему-то казалось, что именно там, вдалеке от человеческого жилья, должны находиться естественные очаги инфекции. Но ни очагов инфекции, ни вирусоносителей обнаружить не удавалось.
Участки поражения тщательно изучались: проверялся химический и бактериологический состав воды и почвы, устанавливались климатические особенности данного района, сличались показания заболевших, но никаких закономерностей не было установлено.
В клиниках Златогорска над больными велось непрерывное наблюдение, производились всевозможные эксперименты, чтобы установить способ передачи вируса, — и все было безрезультатно. А тут еще экспедицию постигло несчастье: заболел профессор Петренко.
Двадцать пятого сентября, ночью, вместе с двумя другими сотрудниками, он исследовал участок, где внезапно вспыхнула сильная эпидемия, а уже двадцать шестого утром у него появились первые симптомы "болотницы": ослабление сердечной деятельности, головокружение, общая слабость.
Но все же исследования продолжались. Петренко приказал свернуть работу на участках и сосредоточиться на основной базе. Теперь, когда исчерпались все обычные способы изучения болезни типа энцефалита, он потребовал от сотрудников в корне пересмотреть методику исследований.
Таежный энцефалит передавался определенным видом клещей, а клещи всасывали вирус вместе с кровью небольших безвредных зверьков — бурундуков. Малярия передавалась комарами одного определенного вида — анофелес. Но ни комары, ни клещи не были повинны в передаче "болотницы". Может быть, грызуны? Ведь именно грызуны переносят множество самых страшных болезней.
"Грызуны… Да, грызуны… — рассуждал Петренко. — Об этом надо было подумать раньше… Но почему грызуны?.. Ведь если так, не было бы на эпидемиологической карте резко очерченного контура болота… Может быть, птицы? Тем более. Птицы разнесли бы инфекцию на многие километры… Но какие же существа переносят вирус, причем не дальше двух километров от болота?"
Думать было трудно. Мысли приходилось переворачивать, как гранитные глыбы. Большим усилием воли профессор Петренко раскрыл веки, поднял голову и позвал:
