Владимир Савченко - Алгоритм успеха (сборник)
Движение от двери, похожее на бег пламени. Звуки от линий тела и одежды между шумом и интимной музыкой. А затем то, что не требует ни зрения, ни слуха, ни даже слов: голова у меня на груди, теплые руки за моей шеей, запах духов и чего-то присущего только ей. Я подхватываю ее на руки, зарываюсь лицом в ее волосах, в щеке, в горячих губах. И последняя благоразумная мысль: «Ах, не надо бы, пожалуй?..»
«Почему такое долгое обследование на этот раз? Что-то случилось? В городке о тебе всякие странности говорят. Но ведь с тобой все в порядке, да?»
Мы лежим на тахте, ее голова на моей руке. Я воспринимаю не столько тепло-желтые вспышки голоса, сколько смысл вопросов.
А как ты считаешь? Каким ты меня находишь?
Приподнимается на локте, смотрит — движения, звуки, настороженность.
«Нормальным. Вполне. Глаза у тебя только рассеянные, плавают. Устал?»
— Это потому, что я слеп. А кроме того я глух… — И я выкладываю ей все.
Тишина-темнота неподвижности: она застыла возле меня. Растерянность, испуг, ошеломление, отчужденность и-о, боже! — отвращение ко мне, калеке, гадливость. Мне сейчас не до анализа, как я воспринимаю это, — но ведь воспринимаю. Сразу спохватывается, даже гневается на себя за эти чувства:
«Бедненький мой… и ничего нельзя поделать?»
— Конечно, ничего. Что здесь поделаешь! «Это ужасно! (Реплика из многих пьес.) Послушай… но ведь это может отразиться и на детях?»
— Возможно.
…Нет, не хочу ни вспоминать, ни пересказывать ее ведение, которое чем дальше, тем больше отдавало квалифицированной игрой. Искренней была первая пышка отчужденности и отвращения ко мне. Одно дело знаменитый психонавт, достойная пара восходящей звезде экрана, но совсем другое — инвалид с уникальным уродством, которому теперь только конверты клеить. Да и дети опять же… тут и крыть нечем, святая забота будущей матери. Не нужен я ей, как ни смотри.
Да и она мне теперь. Я сам подивился чувству облегчения и покоя, когда Камила ушла. Женщина, которую я так боялся потерять…
Бывает восприятие обогащающее — бывает и обедняющее, отнимающее иллюзии. Но в любом случае приток: ясность.
Х
«Слушай, это хорошо еще, что у тебя перепутались 1за и уши, а не глаза с языком, скажем, не зрение и вкус. А если бы еще и слух с обонянием… вай! Представляешь, каких миазмов тебе пришлось бы «нанюхаться», какой дряни «накушаться», оставаясь к тому же голодным, хо-хо!.. Слушай, перепутайся следующий раз, пожалуйста, так — в интересах науки, а?»
Я заканчиваю принесенный обед. Пища в пастовых тюбиках, только хлеб кусками да молоко в стакане. Теперь, пожалуй, можно уже переходить на обычную, но первое время восприятие яств в новой интерпретации было противным до тошноты. Зрение и слух — чувства-информаторы, а вкус — Великий Потребитель. Так что Борюня прав, мне и в самом деле повезло.
Я ем, а он неспешно, как-то очень весомо прохаживается от окна к шкафу и обратно. Я воспринимаю его в виде округлых множественных звуков, нарастающих по мере его приближения к окну: что-то вроде накатывания волны на галечный пляж. Гераклыч в превосходном настроении; я вообще не видывал его в плохом настроении, но сегодня его просто распирает от довольства и дружеских чувств ко мне. Он явился меня облагодетельствовать, только пока неясно чем. Голос Бориса полыхает радужными переливами.
…Сложные отношения соединяют нас. В психонавты берут людей с большой избыточностью, с отменным зарядом жизненных сил, и это у Бориса Геракловича есть. А в остальном… я ученый, автор трудов и изобретений, он спортсмен-десятиборец, правда, самого высокого класса. Но когда мы обменялись — хоть и всего на сутки — телами, между нами возникло интимное, чувственное, дословесное взаимопонимание; такое, наверно, бывает между однояйцевыми близнецами или между матерью и ребенком, плоть от плоти ее. Ни к чему такое понимание — и слов, и движений, и умолчания… вплоть до телесного тонуса между чужими людьми, нехорошо это, неприлично. У Леонида Леонова есть фраза о двух давних приятелях, которые «знали друг друга до ненависти плотно». Вот и у нас с ним в этом роде: отчуждаемся друг от друга независимостью поступков и суждений, даже подначками, а все равно связаны.
«А все от нетерпения твоего, — Борис переходит на назидательный тон. — Я прекрасно понимаю, как все получилось: скорей-скорей домой, скорей в тело!.. Ты бы еще больше спешил, вообще вскочил бы в свое тело, как в комбинезон спросонья. Представляешь: твои руки — ноги, на них ходить надо, плечи — таз… А уже в каком… х-хы? — в каком совершенно замечательном месте оказалась бы твоя разумная голова, лучше умолчать. Го-го-го-го!..»
Он опускается на тахту и ржет в свое удовольствие, со слезой. В комнате желто-малиновый пожар и ритмичная тряска. Вот такой он, Борюня, простая душа: всегда не выдерживает, первый смеется своим остротам; и когда начинают смеяться другие, то уже непонятно- над чем. Но примечательно, что он и здесь прав: все получилось именно от нетерпения,
«Скажи, пожалуйста, а как я выгляжу в твоем новом восприятии? Тоже интересный и красивый, да?»
— Даже лучше: умный. Так что спеши сам перепутаться.
«Вай, милый, как ты это хорошо сказал!» — и лезет обнять.
— Иди-и! Прибери-ка лучше. Ты чего пришел? «Возвращать тебя в люди. Приводить к знаменателю. Для начала я тебя…ировать буду».
— Будешь что? — кладу пальцы на штырьки автомата.
«Градуировать!»
— А-а… ну, давай.
Он задергивает плотные шторы: стихает солнечный полдень за окном, уменьшается шорох от предметов в комнате, ставит на стол увесистый прибор, включает.
«Что видишь?»
— Красное. Это у тебя «зэ-ге»?
«Он самый. И как ты обо всем догадываешься! Сейчас медленно повышаю частоту, скажешь, когда перейдет в оранжевое».
Трудно ли догадаться: ЗГ-10, звуковой генератор. Борюня ищет им граничные частоты для звуков, воспринимаемых мною в одном цвете. Все грамотно.
— Уже.
«Тысяча сто герц. Поехали дальше».
Переход от желтого к зеленому обозначился на двух с половиной килогерцах, от зеленого к синему — на четырех. А за десятью — впечатление фиолетового с постепенным переходом в тьму.
Переходим ко второму пункту. Что слышишь?»
— Ля-бемоль первой октавы.
«Вах, что значит музыкальная грамотность! Мне уже хочется говорить тебе «вы». А это?»
— Си-бекар второй, минорная тональность… — Это он показывает пластинки определенного цвета; мне становится весело. — Слушай, Борь, кончай ты эту чепуху.
«Как-кончай? Я лабораторию на общественных началах организовал. Сначала создадим «инвертор слуха», превращающий звуки во вспышки по нашей градуировке: ты будешь видеть их — и услышишь звуки. Мой голос снова услышишь!.. Потом сообразим и с инвертором зрения. Идея пока неясна, но придумаем что-то. Видеть ушами… х-хы! — сложнее, чем глазами, но на уровне дешевого телевизора сможешь».
