Игорь Пронин - Нашествие
Почему-то это всех успокоило. Если представился, значит, считает за людей. Пока таскали тела, Клауса два раза стошнило, считай остался без завтрака. Так ему и сказал напарник по имени Ровари.
— Ты не будь хлюпиком. — добавил он. — Здесь нельзя быть хлюпиком. Пока нам везет, но в этом мире не выживают люди, не способные зарезать десятерых, глазом не моргнув. Это сразу видно.
И еще он сказал, что осужден за убийство заложников.
— Копы взялись водить меня за нос. И я оскорбился, понимаешь? Я — мужчина, не надо брать меня на слабо. Я обещал убивать каждые полчаса и сделал это. А когда начался штурм, прикончил и остальных. Мог застрелиться, но подумал: я что, боюсь чего-то?
Ровари производил впечатление сумасшедшею, но только, когда говорил. Вел он себя тихо, спокойно, даже доброжелательно. Когда с трупами было покончено, Граун построил всех — и своих людей, и бывших пленников.
— Вон видите того серого зверька с пушистым хвостом? Мы называем их лисицами. Они охотно поедают трупы, хотя оставляют кости. А вот волки, полосатые такие, жрут с костями. Это я к тому, что мир тут чужой, но мы кажемся ему вкусными. Учтите это.
— А как называется планета? — спросил кто-то.
— Что вы все лезете со своими названиями? — поморщился бородач. Он морщился каждый раз, когда расстраивался. — Зовите как хотите, тут это никому не интересно. Возврата нет, как говорится. Имена нужны, когда у тебя несколько планет, а здесь только одна, вот на ней и живем.
Снова был марш, длинный, изнурительный, всего с одним привалом. Перекусили на этот раз получше, сварили похлебку с мясом. Клаус едва дышал и думал, что таких нагрузок ему долго не вынести. В тридцать восемь трудно начать спортивную карьеру. Потом оказалось, что все не так: по сравнению с большинством обитателей этого мира Клаус был необычайно развит физически.
Про аборигенов Граун немного рассказал вечером, когда отряд подходил к лагерю. Несколько десятков длинных бараков, все разделены заборчиками, еще один забор, повыше, окружал весь периметр — его так и называли. Воины с саблями и арбалетами открыли ворота, запуская новоприбывших внутрь. Бородач подвел их к бараку с крупно намалеванным номером и произнес короткую речь:
— Вот тут написано «Семнадцать», но вообще-то бараков три десятка. В каждом живет сотня новых. Новые — это вы, а мы, выросшие здесь, — старые. Скоро придут люди и дадут вам одежду. Запрещается: драться, покидать территорию, дразнить соседей. Отхожее место вам покажут. На нарах лежат ваши товарищи. Ужин уже был, мы опоздали, так что ложитесь спать. Вы пробудете в этом лагере до тех пор, пока не научитесь управляться с оружием и действовать в строю. Скоро начнется большая война людей против аборигенов, и мы обязательно победим, потому что все они дохляки. Вот, вроде все. Прощайте.
Барак был грязным и вонючим, там уже находилось около полусотни людей, подобранных Грауном и другими в Вессенском лесу. Из разговоров с ними мало что удалось узнать, да и Клаус слишком устал. Он нашел свободные нары, кое-как пристроился на неструганых досках и уснул.
Клаус провел в лагере чуть меньше месяца. Каждое утро на рассвете начинали трубить горны где-то за периметром, и к новобранцам приходили их будущие командиры. Все они тоже были новые, но уже прошли обучение и теперь обучали других. Начиналась муштра, продолжавшаяся с утра до вечера, с перерывами только на еду. Их учили стрелять из арбалета — то-то Клаус отличился! — и обращаться с саблей. Учили жестко, некоторые теряли пальцы в учебных поединках, а уж шрамы заработали все. Кормили хорошо, хотя и однообразно, даже давали вечером пиво.
Но худо было не это. Сотня людей, почти поголовно убийц, оказавшихся запертыми в одном помещении, просто не могла ужиться. А поскольку оружие было рядом, то драками дело не ограничилось. Каждый день приносил новые трупы. Командиры проводили жестокие дознания, но редко могли доискаться виноватых. Когда же это удавалось, отряд выводили на небольшую площадку перед бараком, где стояли соломенные манекены для рубки, и устраивали показательную казнь. Клаус видел, какое удовольствие доставляет командирам убивать медленно. Поначалу его тошнило, потом чувствительность ушла.
Клауса почти никто не трогал. Это вышло как-то само собой: сильные люди разбирались между собой, утверждая главенство, а слабаков отодвинули до поры в сторону. Вместе с еще одним бедолагой, у которого была больная печень, Клаус стал вечным дежурным. Они вставали на полчаса раньше остальных и наводили порядок в бараке, вытирали кровь, уносили трупы. Одежду полагалось сдавать командирам, и Клаус понял, отчего новички получают одежду, измаранную кровью.
На место убитых приводили новых из Вессенского леса. Время от времени заходили старые, или старожилы, как их окрестили в лагере. Они держались настороже, группкой, переговаривались на своем языке. Клаус часто слышал: «атори». Как ни странно, это слово было у охраны лагеря ругательным, хотя позже он узнал, что в Соше и Гро-хене люди часто так называют себя.
Допрашивали по одному, требовали выложить все. Клаус давно махнул рукой и откровенно рассказывал: кто что сказал, кто кого убил или пока только пообещал убить, из-за чего конфликт. Он знал, что, попади эти записи к его соседям, не миновать смерти долгой и лютой, но все было безразличным. Клаус уже давно ждал, когда придет его очередь. Кто-то просто рассердится или останется недовольным качеством уборки… В любом случае боец из него никакой.
В заборах регулярно проделывали дырки, бегали к соседям. Клаус никуда не ходил, но знал, что где-то на краю лагеря есть женский барак. Никто не трогал только периметр, за ним приглядывали «старые» и при малейшем подозрении на подготовку побега стреляли из арбалетов без предупреждения. Атмосфера постепенно накалялась, похоже было, что однажды новые скопом кинутся на своих стражей.
И тогда появился Пан. Среднего роста, не слишком мускулистый, даже суховатый, но с очень жестким лицом. Вокруг него вилось несколько здоровяков, типичных шестерок, но настоящую охрану осуществляли арбалетчики из старых. Паи ходил от барака к бараку и по списку вызывал из каждого человек двадцать-тридцать. Клаус сразу догадался, что начинается очередная фильтрация, но делиться мыслями с товарищами не спешил. Да и не стал бы никто его слушать, кроме разве что Ровари.
Когда Пан выкрикнул имя Клауса, тот даже не сразу вышел из строя. Почему-то ему казалось, что вызывают лучших. Сильных, смелых, но не беспредельщиков — вот таких, как Ровари. Пан раздраженно повторил, а потом смерил насмешливым взглядом едва волочившего ноги Клауса:
— Что, сморчок, пайку не уберег?
