Харлан Эллисон - Миры Харлана Эллисона. Том 1. Мир страха
Потом палка дважды опустилась — и с тех пор Время Ока слепо отсчитывается во мне.
Холодный друг
Иногда, садясь писать, я говорю себе: "Ладно, это будет ужасничек, так что напугай их до полусмерти"; иногда я думаю: "Может, рассказ о любви, нечто теплое, эмоциональное и очень доброе"; но время от времени я побуждаю себя начать замечательным и проверенным временем способом:
"А ну-ка, Эллисон… что, если?.."
И чаще всего я просто сажусь и даю волю воображению. Так получается лучше всего. Потому что я никогда не знаю, куда оно меня заведет. Подсознание хватает за развевающуюся гриву дикое и необузданное существо, то есть мою дорогую Музу, и мне остается только держаться покрепче, стараясь не свалиться на полном скаку. После таких скачек и появляются мои любимые рассказы. Как правило, они наиболее известны и чаще других включаются в антологии. Иногда же получается рассказ, который мне очень нравится, но после первой публикации о нем словно забывают.
"Холодный друг" как раз из последней группы.
Я написал его, участвуя в одном из "Милфордских писательских семинаров" Деймона Найта. Кажется, то было последнее из милфордских сборищ, в котором я принимал участие. Оно проводилось в 1973 году в буколическом и окруженном лесами конференц-центрё Хикори-Корнерс, штат Мичиган, на берегу озера Галл. Если не считать написания этого рассказа, это была весьма скучная неделя. Я скрывался там от ничтожеств из Торонто, взявшихся стать продюсерами моего (к счастью) недолго прожившего телесериала "Затерянный среди звезд"; пытался закончить рассказ «Caiman»; и в пятницу восьмого июня, в последний день 16-го Милфордского НФ-семинара, Эйлер Якобсон устраивал прощальную вечеринку.
Джейк в те годы был редактором «Galaxy», и я несколько лет его не видел. Он заметил меня, подошел, мы пожали друг другу руки, и он с ходу выложил: "Я собираю материал для «звездного» 23-го юбилейного номера «Galaxy». Без тебя он будет неполным".
Я мило покраснел и ответил, что мне сейчас нечего ему предложить. ("Catman" был уже обещан.) И я знал, что новый рассказ мне писать будет уже некогда, потому что на следующий день я улетал в Торонто, чтобы нырнуть там в кошмарную, несомненно, ситуацию, сложившуюся вокруг "Затерянного среди звезд". Но Джейк продолжал настаивать, и я, поскольку мне так и так было скучно, спросил:
— Какой объем тебя устроит, Джейк?
Он ответил, что объема от трех до пяти тысяч слов хватит, потому что у него уже есть рассказы Артура Кларка, Теда Старджона, Урсулы Ле Гуин и Джеймса Уайта, и даже новая поэма Рэя Брэдбери. Я кивнул, услышав о восхитительной компании, в которой могу оказаться, если напишу чтонибудь, и сказал:
— Подожди меня здесь, я скоро вернусь.
А сам вернулся в комнату, где работал всю неделю, сел за стол и через три часа закончил "Холодного друга".
Джейк общался с писателями и издателями, собравшимися на прощальную вечеринку, и тут я подошел к нему, помахал перед его лицом рукописью и сказал:
— Если захочешь ее купить, Джейк, то у меня два условия.
Он спросил какие.
— Первое, никакой редактуры. Ты берешь текст, каков он есть. Не меняешь ни единого слова. Второе, авторские права остаются за мной.
Он согласился и отправился читать рассказ.
Через пятнадцать минут он, улыбаясь, вернулся и сказал:
— Теперь и ты включен в двадцать третий юбилейный номер.
Я был рад. Прошло уже несколько лет, как, я продал некоторые из моих лучших вещей Фреду Полу в «Galaxy» и «If». Мне всегда нравились журналы, и это напомнило мне возобновление старой дружбы.
Увы, но…
Джейк был выпускником редакторской школы дядюшки Фреда и, подобно ему, просто не мог оставить рукопись в покое, ему обязательно нужно было в ней поковыряться. Но поскольку я вырвал из него обещание не делать в рассказе никаких изменений, Джейку пришлось зайти за Амбар Робин Гуда и справляться со своим редакторским зудом там.
В июле или августе в одном из НФ-журналов мне попалось объявление о том, что в октябре 1973 года выйдет "звездный номер" «Galaxy». И там же, черным по белому сообщалось, что в номер войдет нечто под названием "Знай своего почтальона", написанное Харланом Эллисоном. Поскольку я не мог припомнить, что писал когда-либо рассказ с таким названием, то решил, что виноват закусивший удила Джейк. Я ему позвонил и вежливо намекнул, что он нарушает свое обещание. (Фред без конца пишет о таких моих звонках. В его перескaзе я всегда выгляжу психом и неизвлекаемой занозой в заднице, у которого хватает наглости требовать, чтобы его рассказы были опубликованы в том виде, в каком написаны, — явно из несогласия признать превосходящую мудрость редактора.)
Джейк в конце концов согласился перехватить макет журнала в типографии и восстановить исходное название рассказа. (Но в тексте все же остались мелкие поправочки. Увы мне…)
Тем не менее "Холодный друг" остается одним из моих любимых рассказов. И хотя у меня, когда я был совсем еще маленьким мальчиком, действительно была знакомая по имени Опал Селлерс, и хотя инцидент во время школьного выпуска произошел именно так, как он описан в рассказе, он произошел с другой женщиной, а не с Опал, о которой я ничего не знаю вот уже лет сорок пять.
И именно из-за этих кусочков личной истории "Холодному другу" всегда будет отведено особое место в моем сердце.
Скончавшись от рака лимфатических узлов, я оказался единственным оставшимся в живых после исчезновения мира. Это называется "спонтанная ремиссия" — понятие, насколько я понимаю, в медицине довольно частое. Ему нет приемлемого объяснения, двое врачей обязательно придут к разным формулировкам, и тем не менее оно имеет место. На ваш естественный вопрос: "Для чего вы это пишете, если никого больше не осталось?" я отвечу: "На случай и моего исчезновения, а равно прочих перемен должны остаться хоть какие-нибудь записи, кому бы ни пришлось их прочесть".
Это лицемерие. Я пишу эти строки, потому что я мыслящее существо с огромным эго и не могу смириться с тем, что, побывав здесь и умерев, я не оставил после себя ничего. Поскольку у меня не будет детей, продолживших бы мой род и сохранивших в себе частичку моего существования… поскольку мне уже не заставить следа в этом мире, потому, что и мира-то уже нет… поскольку мне никогда не написать романа, ще создать картины и не выбить свой профиль на горе Рашмор… я пишу. Помимо всего прочего, это занимает время. Я основательно изучил три оставшихся от мира квартала, и, признаться честно, особо заняться тут нечем. Вот я и пишу.
Я всегда страдал отвратительной привычкой оправдываться. Услышав какой-либо слух или отголосок сплетни обо мне, я готов был потратить недели, чтобы оправдаться и пристыдить сплетника. Вот и сейчас я ищу себе оправдания. Перед вами мои записки — хотите читайте, хотите нет. Вот и все.
