Питер Уоттс - Ложная слепота
— Так что ты и не стал бы пытаться.
— Поменяйся мы местами, ты — стал бы? Выступил бы против вампира безоружным?
Я промолчал. Долгие секунды Каннингем разглядывал меня, раскуривая сигарету.
— Он тебя здорово достал, да? — произнес он, в конце концов.
— Ты ошибаешься, — ответил я. — Да?
— Я не верчу людьми.
— Ммм… — Он, похоже, задумался. — Тогда какое слово ты бы подобрал?
— Я наблюдаю.
— Верно. Кое-кто мог бы сказать даже — надзираешь.
— Я… я читаю язык тела.
Я искренне надеялся, что биолог имел в виду именно это.
— Отличие лишь количественное, знаешь ли. Даже в толпе можно ожидать некоторого уединения. Люди не готовы к тому, что их мысли читаются в каждом косом взгляде. — Он ткнул воздух сигаретой. — А ты! Ты — оборотень. Ты каждому из нас показываешь иную маску, и я ручаться готов, что все они фальшивые. Твое настоящее "я" если и существует, то невидимо…
Под ложечкой у меня затягивался узел.
— А кто — нет? Кто не пытается… вписаться, кто не пробует поладить с другими? Ничего дурного в атом нет. Господи Боже, я — синтет! Я никогда не воздействую на переменные.
— Видишь ли, в том и проблема. Ты воздействуешь не на переменные.
Между нами клубился дым.
— Но ты, должно быть, этого-то и не в силах понять. — Он поднялся на ноги и взмахнул рукой. Окна КонСенсуса рядом с ним схлопнулись. — Не твоя вина на самом-то деле. Нельзя винить человека за огрехи прошивки.
— Отцепись ты от меня, сучонок! — рявкнул я. Мертвенное лицо биолога ничего не выражало.
И эти слова сорвались прежде, чем я успел их удержать — а за ними посыпалась лавина:
— Вы так на нее полагаетесь, блин! Вы с вашей эмпатией! Может, я и обманщик, но большинство людей поклясться готово, что я заглянул им в самую душу. Мне не нужна эта хрень, не обязательно чувствовать чужие побуждения, чтобы понимать их, даже лучше, если не чувствуешь, остаешься…
— Бесстрастным? — Каннингем слабо усмехнулся.
— Может, ваша эмпатия — всего лишь утешительная ложь: такое тебе в голову не приходило? Вам кажется, вы знаете, что чувствует другой, но если вы всего лишь переживаете только сами себя? Может, вы еще хуже меня. А может, мы все попросту гадаем. И вся ризница только в том, что я не обманываю себя на этот счет!
— Они такие, как тебе представлялось? — спросил он.
— Что? О чем ты?
— Болтуны. Суставчатые щупальца отходят от центрального узла. По-моему, очень похоже.
Он просматривал архивы Шпинделя.
— Я… Не очень, — пробормотал я. — Щупальца в жизни более… гибкие. Больше сегментов. И туловища я толком не мог разглядеть. При чем здесь…
— Но похожи, верно? Тот же размер, то же строение тела.
— И что?
— Почему ты не доложил?
— Я доложил. Исаак заявил, что это эффекты ТКМС. С "Роршаха".
— Ты видел их и до "Роршаха". По крайней мере, — добавил он, — когда ты шпионил за Исааком и Мишель, то чего-то очень сильно испугался и засветился.
Ярость моя расточилась, как воздух сквозь пробоину.
— Они… они знали?
— Думаю, только Исаак. И дальше его логов это не пошло. Подозреваю, он не хотел нарушать твои протоколы невмешательства — хотя, пари держу, то был последний раз, когда тебе удалось застукать их наедине, так?
Я промолчал.
— Ты думал, что официальный наблюдатель каким-то образом освобожден от надзора? — спросил Каннингем чуть погодя.
— Нет, — вполголоса отозвался я. — Вряд ли. Он кивнул.
— С тех пор ты их не видел? Я не говорю о типовых магнитных галлюцинациях. Я про болтунов. У тебя были видения с того момента, как ты увидал одного из них во плоти, с тех пор как узнал, на что они похожи? Я задумался.
— Нет.
Он покачал головой: еще одна гипотеза подтвердилась.
— Знаешь, Китон, ну ты и особь. И этот парень себя не обманывает. Даже сейчас ты не знаешь всего, что тебе известно.
— О чем ты?
— Ты их просчитал. Из архитектуры "Роршаха", наверное, — форма подчинена функции, так? Ты каким-то образом обрел довольно точное представление о внешнем виде болтунов, еще до того, как кто-либо из нас с ними столкнулся. Или, по крайней мере… — Он затянулся; сигарета вспыхнула, как светодиод. — Часть тебя. Набор разделов бессознательного, денно и нощно пашущих на хозяина. Но показать тебе результат они не могут, верно? У тебя нет сознательного доступа на эти уровни. Так что одна извилина мозга пытается, как может, передать информацию другой. Передает записки под столом.
— Ложная слепота, — пробормотал я.
Тебя просто тянет протянуть руку…
— Скорее шизофрения, только ты не голоса слышишь, а видишь картинки. Ты видел картинки. И все равно не понял.
Я сморгнул.
— Но как я мог… то есть…
— Что ты подумал — что на "Тезее" призраки завелись? Что болтуны с тобой общаются телепатически? Что ты… Китон, это важно. Тебе твердили, постоянно твердили, что ты всего лишь стенографист, в тебя вколотили столько уровней квелой пассивности, но ты все равно проявил инициативу, да? Надо было самому решить проблему. Единственное, чего ты не мог, — сознаться в этом самому себе. — Каннингем покачал головой. — Сири Китон. Посмотри, что с тобой сделали.
Он коснулся своего лица.
— Посмотри, что сделали со всеми нами, — прошептал он.
* * *Банда парила в центре затемненного смотрового блистера. Когда я заглянул, она подвинулась, подтянулась к стенке и пристегнулась ремнем.
— Сьюзен? — спросил я.
Я, правда, не мог больше их различать.
— Я ее позову, — проговорила Мишель.
— Нет, ничего. Я хотел бы поговорить со всеми… Но Мишель уже скрылась. Полувидимая фигура исказилась у меня на глазах и промолвила:
— Она сейчас не в настроении беседовать. Я кивнул.
— Ты?
Джеймс пожала плечами.
— Я поболтать не против. Хотя и удивлена, что ты еще составляешь свои отчеты, после…
— Я… не составляю. Не для Земли.
Я оглянулся. Смотреть особенно не на что. Изнутри пузырь покрывала серой пленкой фарадеева сетка, застилая крупным зерном простор. Черным бубоном заслонял полнеба Бен. Поверх расплывчатых облачных поясов, в темном пурпуре, почти граничащим с чернотой, виднелось около дюжины слабых инверсионных следов. Из-за плеча Джеймс подмигивало Солнце, наше Солнце, яркая точка, при каждом движении головы диффрагирующая на слабые радужные осколки. И все, практически: звездный свет не мог пробиться сквозь сетку, как и отблески крупных темных частиц аккреционного пояса. Мириады булавочных точек жерлоносых шумовок терялись вовсе.
Кому-то, полагаю, это могло показаться утешительным.
