Георгий Гуревич - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 19
В самом деле, что сказать о космонавтах, которые начинают подозревать своего удачливого товарища (подумать только: несколько раз был в опаснейших ситуациях и всякий раз оставался жив!) в том, что он… агент чужой цивилизации, принявший человеческий облик, чтобы собрать, высмотреть информацию? «Я же не говорю, — сказал Макивчук почти просительно, — что ты агент именно враждебной по отношению к нам цивилизации. Ты нас выручал не единожды из довольно критических положений. Все это говорит в твою пользу. Правда, враги тоже могут помочь, например, из тактических соображений. Все может быть».
Честное слово, прочитаешь такое и впрямь подумаешь, что все может быть. Узнав, что спасает их удачливого товарища вера в любовь, космонавты с удивительной бесцеремонностью и наивностью начинают выспрашивать его о том, останется ли Она верна ему: «Любовь — это же такая тонкая ниточка!» И какая Она? На что следует восхитительный ответ: «Как тебе сказать… Нормальная умная женщина. Красивая. Если бы я не мучил ее мелочной ревностью, то мы бы поженились. Мне, привыкшему к одиночеству космоса, всегда казалось, что она слишком вольно ведет себя в обществе своих молодых товарищей. Потом она вышла замуж. Говорят, у нее хороший муж. Я однажды видел его. Довольно умное лицо, чисто выбрит, опрятно одет, воспитан. Занимается лазерами».
Довольно! Забудем, что это — фантастика. Забудем, что перед нами (пусть и в юмористической притче) наше будущее. Но что бы сказали мы, попади нам в руки рассказ столетней давности, построенный на таком представлении о человеке? Ведь даже ничтожный Акакий Акакиевич, и тот много сложнее и глубже этих безликих фигур в скафандрах и без, которые то и дело возникают под грифом НФ. А ведь мы взяли книгу отнюдь не бездарного писателя!
Очевидно, для художественного предвидения недостаточно только таких категорий, как яркость и энергичность.
Фантастика любит парадоксы. Боюсь, она оказалась жертвой собственной силы и успеха. Кто не цитировал упоенно (каюсь, сам принадлежу к тому же числу!) слов Ст. Лема о том, что фантастика позволяет предсказать непознанное, представить непредставимое, которое встретится человечеству на его пути в космос. И вот уже на Всесоюзном совещании по фантастике известный космонавт, приветствуя присутствующих фантастов, сообщает им, что их произведения помогли в моделировании аварийных ситуаций при подготовке полета «Союз-Аполлон». Он просит, чтобы к полутора тысячам ситуаций, которые были «проиграны» на Земле, фантасты нафантазировали хотя бы еще тысячу пятьсот первую. Прославленный академик, трижды Герой Социалистического Труда просит создать такие книги, которые привлекли бы в науку больше талантливой молодежи.
И мы, литераторы, именующие свою специальность громко и торжественно «человековедением», зачарованно слушаем, каким гулким и звонким эхом вернулась к нам наша собственная незрелая мысль: еще бы! без фантастики космонавтам не придумать полутора тысяч аварийных случаев, без нее наука остановится, а развитию фантазии и вовсе наступит конец. И вот уже уважаемый литературовед, много лет отдавший изучению фантастики, отмечает как главное ее достоинство: «Именно в последние несколько десятилетий фантасты особенно внимательно перебирают и исследуют возможности, трудности и опасности, которые встанут перед человеком при встрече с чужими мирами, где могут обитать примитивные существа, только вступающие на путь цивилиэации, или существа, во много раз превосходящие нас силой ума».
Конечно, прекрасно, что фантастике нашлось и у узкоутилитарное применение. Прекрасно, что помогает она ученым и космонавтам. Но все-таки (возьму на себя «страшную смелость!») это ПОБОЧНЫЕ продукты фантастики, которая прежде всего — ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА О ЛЮДЯХ, исследующая внутренний, духовный мир человека. Если этого нет, если нет ГЕРОЯ, какими бы прекрасными идеями ни была начинена книга, ей место не в фантастике.
Кстати, в том же сборнике, откуда только что процитированы строки про фантастику, перебирающую варианты возможных встреч с чужими мирами, напечатаны «страницы из повести» И. Росоховатского «Ураган», где как раз описан случай контакта человека с иной формой жизни. Вот оно, подтверждение теории практикой! Космолетчик во время урагана на чужой планете попадает в пещеру, в которой его незаметно опутывают присосавшиеся змеевидные щупальца зеленой плесени. Она была неприятна только в первый момент, когда начала присасываться, а потом по всему телу разлилось приятное чувство покоя, блаженства, нирваны. Герою видятся образы, высосанные коварной плесенью из его собственного подсознания, и он готов защищать это свое состояние от любого, кто посмеет нарушить его… Недавний покоритель космоса, храбрый герой превратился в косматое существо, готовое перегрызть горло каждому, кто посягнет на его покой, его уют.
Неужели и в самом деле это повесть о модных теперь «контактах»? Неужели и впрямь здесь «перебор вариантов встречи с неведомым»? Да ведь перед нами явное иносказание, все детали которого — просто реализация тех метафор, которыми мы описываем мещанство: и образ плесени, и образ щупалец, и образ змей, и образ тихого и милого домика… Как и лемовский «Солярис», «Ураган» Росоховатского — модель темных уголков НАШЕГО сознания.
Конечно, можно использовать фантастику для развития изобретательской мысли. И все-таки любой человек, преследующий подобную узкоутилитарную цель, предпочтет сборнику фантастических повестей Г. Альтова сборник задач Г. Альтшуллера, несмотря на категорическое утверждение последнего, что, мол, и поныне «единственным массовым и практически действенным средством развития фантазии остается чтение научно-фантастической литературы… которая дает и непосредственный экономический эффект».
Нет, пусть уж прогностикой занимаются социологи, техникой — инженеры, экономикой — экономисты! И пусть они с пользой для себя читают фантастику. У нее же своих забот по горло. Каких? А тех же, что и у всей художественной литературы — быть человекознанием. И если для того, чтобы выявить в человеке человеческое или, напротив, то звериное, что мешает ему быть человеком, необходимо фантастическое допущение-скорость, большая, чем световая, или мыслящая плесень, — фантастика как метод изображения всегда к услугам писателя. Но только как метод, способ, а не как самоцель.
Литература — страна суверенная, и законы ее суровы и непреложны. В этой стране нет и не может быть пространств обесчеловеченных. Люди, населяющие ее, подчиняются общим законам психологии, законам исторического развития. И фантазия — никак не отмена, а усиление этих законов. Вот почему даже в шутливой, даже в игривой фантастике коммунистическое будущее несовместимо с разрушителем и потребителем, который, желая, например, обновить обстановку собственного дома, без сожаления отправляет на слом пылесос, японскую вазу, картины в рамах из черного дерева, голову Нефертити и несколько изящных раковин из атоллов Тихого океана. Можно понять желание автора представить своего героя этаким антимещанином — нельзя не увидеть, что получился герой этаким геростратиком, не знающим цены человеческому или машинному труду. Человек, изменяющий мир, должен измениться сам.
