Рауль Кабеза Де Вака - «Если», 1999 № 01-02
Был дан бой антисоветским силам, быстро подыскали новые кадры, разогнали неблагонадежные редакции, подтянули кинематографа и попытались найти новых писателей.
Удивительно, замечательно и знаменательно то, что, несмотря на титанические усилия, на разгоны и запреты, на вытаптывание зле вредной нивы, партии и правительству не удалось отыскать ни одного талантливого писателя, который стал бы обслуживать государство с правильных позиций. Стругацкие, Михайлов, Ларионова, Савченк Крапивин, а потом подросшие Рыбаков, Столяров, Лукины, Штерн, Геворкян и другие писали, и все не в тон!
Но средства информации, в отличие от собственно литературы находились под куда более жестким контролем. И понятно — раздробить, вышибить зубы, сравнять с землей могли просто верные люди без всякого таланта.
Так что писатели старались, писали, проникали в журналы. Но критики вскоре не стало. Я имею в виду нормальной критики. Один из немногих критиков, который сначала думал, а потом писал — Нудельман, — был вынужден уехать из страны.
И вот тогда во всей нашей необъятной стране остался лишь один совершенно независимый, никого не боящийся, говорящий то, чтосчитает нужным, критик — Всеволод Ревич.
Это не значит, что все, написанное им, увидело свет. Ни в коем случае!
Но если Севе удавалось выступить или опубликовать статью, писал в ней только то, что считал нужным.
Может быть, его до какой-то степени спасало то, что непосредственно комсомольскому начальству, которое ведало уничтожением фантастики, комсомольским орлам вроде Щербакова или Медведева он не подчинялся, проходя по ведомству кино. Может быть… но факт остается фактом. Его ненавидели, но его и боялись. Потому что он не боялся.
Поэтому, дорогой читатель, если вы, познакомившись с этими заметками, возьмете книгу «Перекресток утопий» и начнете читать то, что пишет Ревич об Алексее Толстом, Беляеве, Ефремове или писателях нашего времени, не удивляйтесь; поверьте мне, в какой форме все это Ревич говорил и писал десять и пятнадцать лет назад.
Сегодня все мы смелые. Мы пишем о том, что Алексей Толстой oтлично умел использовать свое положение придворного писателя и идеологически всегда был готов подсобить Сталину. Старые биографы этого классика остались сегодня в меньшинстве, как и более молодые члены благородного семейства. Но раньше, когда Толстой был незыблем, как памятник — ножка на ножку — на одноименной улице, сказать вслух о том, что не такой уж он властитель умов и учитель, было трудно. Как и сказать о том, что слава Беляева во многом раздута чиновниками от литературы. А уж задеть монумент Ефремова и сегодня довольно рискованно.
А Сева Ревич не боялся говорить то, что думал.
Так что я отсылаю вас к книге, потому что любые мои намеки, призывы или пожелания бессмысленны. Слова, страницы, статьи — это одно. А созданный на их основе город — история и исторический смысл советской фантастики — явление иного порядка.
А раз я говорю о Севе Ревиче, то я считаю своим долгом сказать не только о книге, которая после него осталась, но и о вещах печальных и трагических. Ведь труд человека — это часть его жизни.
Жил на свете Сева Ревич и его умнейшая жена Таня Чеховская.
Было у них два сына. Один, на мой взгляд, больше похож на мать, второй — точная копия отца, вплоть до внешней замкнутости и некоторой мрачности облика.
А Таня была говоруньей, полной идей и планов. Она была существом южным, даже говорила всегда «любов». Сева — облик северный, как будто лесной человек.
Таня тяжело заболела.
И тяжело умерла.
И оказалось, что Сева не может без нее жить. Никогда они не демонстрировали свою любовь, стеснялись внешнего выражения чувств. А Таня умерла, и в Севе все умерло.
Он существовал после этого, создавая вот эту самую книгу.
Он ее писал для Татьяны, которая не смогла ее прочесть. Он писал книгу ради нее. Как будто не мог уйти из жизни, не сделав этого. Он кончил книгу. Он шел зимой через лес. Был сильный мороз. Ему стало плохо с сердцем. Он умер.
Как будто сделал, что должен был сделать, и ушел к Тане.
А напечатать книгу было нелегко. Какая бы замечательная она ни была — это не коммерческая книга. Люди хорошие хотели помочь, сочувствовали, давали советы… время шло. Деньги на то, чтобы издать книгу, заработал сын Севы — Юра.
Как хорошо, что эта книга есть!
Кир БУЛЫЧЕВ
РЕЦЕНЗИИ
Майк РЕЗНИК
ВДОВОДЕЛ
Москва: АСТ. 1998 — 544 с.
Пер. В. Вебера —
(Серия «Координаты чудес»). 10 000 экз. (п)
=============================================================================================
Известный американский писатель Майк Резник утверждает, что на самом деле старается писать морализаторские пьесы, а перенос действия на далекие планеты — всего лишь своего рода маскировка. Два романа, вошедшие в книгу — «Вдоводел» и «Вдоводел воскрешенный», — прекрасное тому подтверждение.
Итак, мир далекого будущего. Все на месте — схватки, интриги, грязь, разбой и насилие без предела… Легендарный киллер по кличке Вдоводел лежит в глубокой заморозке, поскольку весьма стар и смертельно болен. Вот-вот изобретут лекарство от этой болезни, но финансы его иссякают, а потому он дает согласие на клонирование.
Первая книга рассказывает о приключениях его молодого дубля. Клон Джефферсона Найтхаука, хоть и силен убивать, но больше всего любит поговорить — как это водится в политически корректных американских сериалах. Его неожиданно вспыхнувшая страсть к синекожей шлюхе (наверное, именно она изображена на обложке) и, как следствие, всяческие любовные безумства отдают дешевой мелодрамой. Собственно, изыми всю технологию и перемести действие на Дикий Запад — ничего бы не изменилось, вышла бы очередная малобюджетная поделка подражателя Клинту Иствуду.
Во втором романе действует клон постарше и поопытнее, он не позволяет себе отвлекаться на всякую лирику, по крайней мере вначале, а потом встречает прекрасную… Ну вы все понимаете! «Вдоводел воскрешенный» написан более динамично, хотя и здесь многостраничные диалоги тормозят действие. Сцена захвата укрепленной крепости плохиша словно списана с комикса; описание оружия, которым пользуются в пятом тысячелетии галактической эры, вызовет гомерический смех знатоков боевой фантастики.
Создается впечатление, что Резник не лукавил, когда говорил о пьесах и маскировке. Только маскировка на сей раз оказалась неудачной, а «пьеса» годится разве что для утренников.
