Артур Кларк - Солнечная буря
– Обертка слетела с Сигирии в минуту, – жалобно рыдала Пердита в трубку. – И половину деревьев вырвало с корнем, и…
– Как ты выбралась из этой треклятой шахты? Ты хотя бы представляешь, с кем мне пришлось договариваться, чтобы ты там оказалась?
– Мама, все это теперь не важно. Сейчас я здесь. Она чувствовала, что мать старается держать себя в руках.
– Хорошо. Хорошо. Найди укрытие. Оставайся там. Не выключай телефон. Я сделаю несколько звонков. Некоторые спутники системы GPS вышли из строя, но, может быть, все же тебя удастся найти…
Ветер разгулялся еще сильнее, его порыв ударил по Пердите, будто кулак великана.
– Мама…
– Я свяжусь с военным командованием на острове… с британским консульством…
– Мамочка, я люблю тебя!
– О Пердита!
Но тут телефон у нее в руке заискрился, она выронила его, и он исчез за струями дождя.
А в следующий миг ветер оторвал ее от земли.
Он поднял ее вверх, как поднимал отец, когда она была совсем маленькая. Воздух был жарким, влажным, кругом летали оторванные ветки деревьев и камни. Скорость ветра была так велика, что Пердита с трудом дышала. Но как ни странно, в этом было какое-то облегчение – в том, что тебя несет, как листок. Пердита не заметила, как к ней подлетел ствол здоровенного тика. Это вырванное с корнем дерево оборвало ее жизнь.
42
Полдень
На Луне Михаил Мартынов сидел с Юджином Мэнглсом в бывшем кабинете Бада Тука. Бад сейчас находился на щите, в точке L1, и рисковал жизнью, а Михаил маленькими глотками пил кофе и наблюдал за софт-скринами.
– Сейчас мы совершенно ничего не можем сделать, – сказал Михаил. – Мы можем только наблюдать, вести записи и извлекать уроки на будущее.
– Вы уже это говорили, – проворчал Юджин. Порывисто оттолкнув от стола стул, он поднялся и стал расхаживать по комнате.
Михаил хотел было предложить ему вернуться на рабочее место, но передумал. Он ведь говорил больше для себя, чем для Юджина. Кроме того, он понятия не имел о том, какие чувства испытывал его коллега. Этот молодой человек оставался для него загадкой даже теперь, после того как они так долго и так тесно сотрудничали, работая бок о бок. Очень часто Михаилу хотелось обнять Юджина, утешить его. Но, конечно, это было невозможно.
Сам Михаил чаще всего мучался от чувства вины.
Он устремил взгляд на большой софт-скрин с «портретом» Земли. Это было очень крупное и подробное изображение планеты, составленное на основании данных из сотен разных источников информации. По качеству ему уступало даже то изображение, которое красовалось на большом софт-скрине перед Бадом на щите.
«Как красиво», – с грустью подумал Михаил.
Но это был портрет страдающей планеты.
Земля беспомощно вращалась, точка зенита смещалась к западу. Планета словно бы подставляла бока под пламя паяльной лампы. Сейчас перед глазами Михаила находился высохший лик Африки. Легко узнавались привычные очертания континента, но над Сахарой распростерлась громадная ураганная система, а зеленое сердце материка располосовали громадные хвосты черного дыма.
«Сегодня погибнут последние тропические леса», – с тоской подумал Михаил.
На суше выгорали леса, а океаны снабжали тучи огромным количеством влаги.
На данный момент на Земле уже не осталось областей, совсем не пострадавших от бури. Это касалось даже тех территорий, которые пока не соприкоснулись с катастрофой непосредственно. Над всем дневным полушарием Земли клубились тучи. Они уплывали от экватора, сталкивались с прохладным воздухом более высоких широт и изливали воду на планету яростными ливнями, а на полюсах – снегопадами. Тем временем, по мере того как солнечная энергия выливалась в переполненные резервуары тепла Земли, вскипали и начинали бурлить океанические течения – эти мощные соленые Амазонки. На Антарктиду обрушилось невероятное количество снега, но по краям замерзшего континента от ледяных щитов отламывались миллиарды тонн льда.
Над полюсами играли красками зловещие полярные сияния, они были видны даже с Луны.
«Еще семь часов этого ужаса, – думал Михаил. – А потом еще много часов, если модели Юджина точны».
Было составлено несколько моделей отдаленных последствий солнечной бури для климата Земли, но, в отличие от моделей Юджина в отношении Солнца, здесь не приходилось говорить о высокой точности. Никто не знал, чем все это обернется – да и уцелеет ли на Земле хоть кто-то, кто сумеет увидеть эти последствия.
Но что бы ни стало с Землей, Михаил мог спрогнозировать с уверенностью, что он уж точно доживет до конца этого дня, – вот поэтому он и мучался от чувства вины.
В этот момент Луна, наблюдаемая с поверхности Земли в виде полумесяца, была повернута к разбушевавшемуся Солнцу противоположной стороной, поэтому Михаила, находящегося на стороне Луны, обращенной к Земле, от бури отделяла инертная порода толщиной три тысячи километров. Мало этого, так еще Луна, расположенная сегодня достаточно близко к линии Земля–Солнце и отбрасывающая на планету-мать собственную тень, была в значительной степени защищена щитом, предназначенным для спасения Земли. Так что база «Клавиус» была сегодня, можно сказать, одним из самых безопасных мест во внутренней области Солнечной системы.
Вообще почти все обитатели Луны изначально жили на той ее стороне, которая обращена к Земле, но сейчас и те немногие, кто работал на дальней стороне, на базах «Циолковский» и еще нескольких других, были переведены в безопасные места типа «Клавиуса» и «Армстронга». Даже обычный наблюдательный пост Михаила на Южном полюсе был покинут, но терпеливые электронные приборы продолжали исправно следить за необычным поведением Солнца, чем им и предстояло заниматься до тех пор, пока не расплавятся.
В итоге Землю взбалтывало и жарило, герои из последних сил трудились на щите, а Михаил тут, можно сказать, прохлаждался. Как странно: вся его научная карьера, вся жизнь была посвящена изучению Солнца, и вот теперь, когда Солнце разбушевалось, он прятался в норке.
Но возможно, его судьба была предрешена задолго до того, как он родился.
Как он однажды пытался объяснить Юджину, в русской космонавтике всегда имелось глубинное влечение к Солнцу. В то время, когда православное христианство отделилось от римского католичества, оно соприкоснулось с более древними языческими элементами – в особенности с мистическим культом Митры, пришедшим в Римскую империю из Персии. Для приверженцев этого культа Солнце являлось главной космической силой. На протяжении многих столетий отдельные элементы этих языческих корней сохранялись, например, в канонах древнерусской иконографии: нимбы святых изображались похожими на Солнце. В более открытой форме культ Солнца был возрожден неоязычниками в девятнадцатом веке. Об этих глупых фанатиках, наверное, быстро забыли бы, если бы не тот факт, что Циолковский, отец русской космонавтики, глубоко штудировал труды философов-солнцепоклонников.
