Алексей Калугин - Подменённый
– Для нас сейчас нога Шагадди – жизненно важный орган. Как долго может держаться паралич?
– Трудно сказать… Но существует и иная опасность. Некоторые виды насекомых – например пауки – вместе с парализующим ядом вводят в тело жертвы набор гидролитических ферментов, которые вызывают лизис тканей.
– Точно, – кивнул Андрей. – Переваривание пищи вне организма.
– К сожалению, я не успел рассмотреть, как выглядит ротовой аппарат тысяченожки…
– Будем надеяться, что здоровью Шагадди ничто не угрожает.
– Я обычно исхожу из худших предположений, – заметил Дейл.
– У меня другой стиль работы, – ответил Андрей. – Я считаю, что все гадости, которые должны случиться с нами в жизни, произойдут сами по себе, без нашего участия. Нам же самим остается только надеяться на лучшее.
– Не хотелось бы сейчас заниматься подробным разбором твоей жизненной философии…
– Вот и не надо. – Андрей повернулся к Снаттеру: – По-моему, укус тысяченожки неопасен.
– Неопасен?! – возмущенно воскликнул Шагадди. – А что, если я без ноги останусь?!
– Перейдешь на должность штабного писаря, – без улыбки ответил Андрей.
– Спасибо, сержант, – мрачно буркнул Шагадди. – Умеешь ты утешить.
– Скорее всего яд тысяченожки вызвал временный мышечный паралич, и не более того, – не обращая внимания на реплику Шагадди, сказал Андрей, обращаясь к Снаттеру. – Обработай раны антисептиком и вколи ему порцию универсальной сыворотки.
– Ветеринары! – голосом вдохновенного обличителя произнес Шагадди. – Вам можно доверить разве что только рекинам хвосты обрезать!
– Не переживай, Шагадди, – сказал Снаттер, обрабатывая ранки на ноге солдата раствором антисептика. – Мне тоже кажется, что с твоей ногой все будет в порядке. Пока я не вижу никаких внешних признаков действия яда.
Шагадди что-то мрачно буркнул в ответ, но спорить больше не стал.
– Юнни, ты как себя ощущаешь? – спросил у молодого солдата Андрей.
Не понимая, какого, собственно, ответа ждет от него сержант, Юнни не очень-то уверенно пожал плечами:
– Нормально…
– В таком случае возьми автомат и постарайся подойти как можно ближе к скоплению тысяченожек. Только не геройствуй там. Нам просто нужно знать, когда эти твари успокоятся и снова уйдут под землю. Понятно?
Юнни молча кивнул.
– Выполняй, – коротко махнул рукой Андрей.
Закончив с ногой Шагадди, Снаттер взялся за раны на шее и руках Андрея.
– Ты, видно, у нас счастливчик, – заметил он, обрабатывая раны сержанта антисептиком. – У тебя шея разодрана так, что просто удивительно, как ни один крупный кровеносный сосуд не задет.
– Я знаю, – морщась от боли, ответил Андрей. – Мне мама то же самое говорила, когда я весь в ссадинах домой приходил…
– Ты помнишь своих родителей? – не то удивленно, не то с завистью спросил Шагадди.
– Конечно. А ты разве нет?
– Нет, – качнул головой из стороны в сторону Шагадди. – Сколько себя помню – все время был один.
– И с каких же лет ты себя помнишь? – бинтуя сержанту шею, спросил Снаттер.
– Да лет с трех, наверно, – ответил Шагадди.
– С кем же ты тогда жил?
– Я же говорю – ни с кем. До восьми лет я жил в сиротском доме. А это все равно что одному жить… Даже хуже… За что могу поблагодарить своих родителей, которых никогда не знал, так разве только за то, что здоровьем они меня не обделили. Слад на моем месте бы сдох, а я – выжил.
– Мне доводилось слышать о сиротских домах, – негромко произнес Снаттер.
– А, что там слышать! – махнул рукой Шагадди. – То, что творится в сиротских домах, учрежденных Пирамидой, невозможно представить. Это можно только почувствовать на собственной шкуре. Видали? – Шагадди оттянул до локтя левый рукав куртки. На внутренней стороне предплечья была отчетливо видна широкая полоса давно зарубцевавшегося шрама. – Здесь был мой порядковый номер. Я срезал его сразу же после того, как убежал из сиротского дома. А когда мне его накололи, я и сам не помню. Должно быть, сразу же, как только меня определили в тот дом боли, который должен был сделать из меня настоящего гражданина, преданного делу Пирамиды. – Шагадди криво усмехнулся. – Воспитатели нам постоянно твердили: «Вас, уродов, для того здесь и собрали, чтобы Кедлмар от мрази очистить. Кто сам здесь не сдохнет, тому гнить потом на урановых рудниках. Для того вам, гаденышам, и номера на руки проставили, чтобы с порядочными гражданами не перепутать…»
Шагадди умолк и, запрокинув голову назад, прижал затылок к шершавому стволу дерева, под которым сидел.
– А что было потом? – негромко спросил Андрей.
– Потом? – не глядя на него, так же тихо переспросил Шагадди. – Как-то раз кто-то из старших воспитанников устроил пожар в подвале. Нас выгнали на двор, обнесенный трехметровым бетонным забором, из которого торчали бутылочные осколки… Хорошо горело! От старых матрасов, сваленных в подвале, дыма было много… Я улизнул со двора, когда открывали ворота для пожарных машин. Дело было неподалеку от Солтмала, довольно большого города в провинции Триатан. Не Сабат, конечно… Но и там имелись ловкие парни, у которых нашлась работенка для шустрого и сообразительного восьмилетнего мальчонки. Обычно я разносил по городу небольшие порции «замазки» – концентрированной выжимки из рыжего мха. Со временем мне и деньги стали доверять, и продовольственные купоны. Да только нормальная работа у меня так и не пошла. Так, кое-что по мелочи…
– А что так? – прищурившись, спросил Снаттер. – Сам ведь говоришь, что уже в восемь лет был парнем хоть куда.
– Так-то оно так, – кивнул Шагадди. – Да только имелся у меня один существенный недостаток, который вся эта сволочная жизнь, сколько ни била, так и не смогла из меня выколотить. Не могу я сразу же, при первой встрече относиться к человеку как к негодяю. Я любого человека считаю порядочным до тех пор, пока он не докажет мне обратного. А в том мире, где каждый почитает за честь и славу нагреть своего ближнего, с таким подходом к жизни, сам понимаешь, ни состояния не сколотишь, ни имени себе не сделаешь. Торговцы «замазкой» любили повторять: «Обмани своего ближнего и не забудь о дальнем, ибо дальний приблизится, обманет тебя и ты никогда не восторжествуешь». Так что оставался у меня только один путь. И как стукнуло мне шестнадцать, так я и объявился на призывном пункте.
– Ты считаешь, что в армии больше честных людей? – с искренним интересом спросил Андрей.
– Я считаю, что в армии только за счет одной хитрой задницы не проживешь, – ответил ему Шагадди. – Легко вытащить продовольственные купоны из кармана незнакомого тебе человека или всучить ему негодный товар на улице большого города, зная, что вторая встреча с ним – событие почти невероятное. В казарме же ты все тридцать часов в сутки на виду. Что бы ни случилось, до истины докопаться не так уж трудно. Здесь никого не интересует, насколько крут ты был до того, как надел форму. Если ты считаешь, что что-то из себя представляешь, то должен доказать это. И на понт здесь никого не возьмешь. Если что сказал – так изволь подтвердить делом. Один неверный шаг – и ты по уши в дерьме, выбраться из которого уже практически невозможно. Здесь, как мне кажется, нужно просто быть самим собой. Ну а если что, – Шагадди нежно, с любовью провел кончиками пальцев по покрытому пороховым нагаром стволу автомата, – всегда можно найти эффективный способ расквитаться с обидчиком.
