Джон Браннер - Квадраты шахматного города
В эту затянувшуюся паузу, не дожидаясь, пока кто-нибудь оправится, чтобы заговорить со мной, я произнес самую весомую в своей жизни фразу:
– Очень сожалею, что вынужден разочаровать вас, но я не убит.
Диас нервно перекрестился, а Гарсиа, сеньора Вадос и неизвестная женщина ахнули в унисон. Вадос внешне уже владел собой, только на лбу у него выступили капли пота. Голос его был тверд, когда он спросил:
– Убит, сеньор Хаклют? На вас разве было покушение?
Я почувствовал, что тоже вполне владею собой, и это вселило в меня необычное спокойствие.
– Сеньор президент, вы пригласили меня на ужин?
– Конечно.
– Вы сказали слугам, что ждете меня?
– Естественно! Я не вижу…
– Вы не назначили мне час, когда я должен прийти. Но мне кажется, восемь часов – подходящее время для ужина. Сейчас… – я бросил взгляд на часы, – без четырех минут восемь. Однако в отличие от охраны вы уже перестали меня ждать.
– Сеньор Хаклют, вы явно возбуждены…
– Или у вас заведено с приходом каждого гостя добавлять новый прибор?
Гарсиа в своей непосредственности повернулся к столу и стал считать приборы. Но я смотрел не на него, а на Диаса. На его крупном, будто высеченном из камня, лице было написано разочарование.
Вадос дрожащими пальцами потрогал свои усы.
– Что касается моего упущения – я по рассеянности, видимо, не назвал вам времени ужина, – то я приношу свои извинения. Что касается остального, то не следует делать из мухи слона. Полиция известила нас, что сегодня вас не могли найти, что вы исчезли из отеля. Был даже анонимный звонок о вашей пропаже. И никто не доложил, что вы появились вновь.
– Послушайте, вы, родитель псевдочуда из бетона и стекла, – начал я резко. – Я скажу вам о городе, в отцах которого вы ходите. Вы пытались распоряжаться им так, как распоряжаются фигурами на шахматной доске. Вы низвели граждан до статуса пешек и пытались направлять их действия и даже мысли, словно они были кусками резного дерева. Вы пытались сделать это и со мной, и тут вы совершили свою самую большую и, надеюсь, последнюю ошибку. Я пришел сюда не за тем, чтобы наслаждаться трапезой с вами. Я пришел сказать вам, что человек не пешка, и если вы пытаетесь превратить человека в пешку, то должны ожидать, что рано или поздно он повернется и плюнет вам в лицо.
Диас – этот громадный жеребец, способный один тащить плуг или выдрать с корнями дерево, – схватился за сердце, колени его подогнулись, глаза закатились, и он рухнул на пол без сознания.
Я хотел, закончив свою тираду, тут же повернуться и уйти, чтобы немедля убраться из Сьюдад-де-Вадоса. Поступи я так, я никогда бы, наверное, не узнал, что сделали с Вадосом мои случайно выбранные слова.
Двое слуг подошли к Диасу и, сгибаясь под тяжестью тела, потащили его к дивану. Тишину нарушали лишь шарканье ног и тяжелое дыхание.
Я увидел, что лицо Вадоса стало серым. И в то же время мне показалось, будто тяжелое бремя сняли с его плеч.
– Итак, свершилось, – произнес он. – И я не жалею об этом.
Полуоправившийся Диас, сидевший на диване, поднял голову и молча не отрываясь смотрел на президента.
– Нас предупреждали, – продолжал Вадос, глядя на него, – что если узнает кто-нибудь из них, то всему придет конец. Алехандро говорил нам это, разве не так, Эстебан?
– Не раз, – со стоном отозвался Диас. – Не раз.
– И вот теперь это свершилось.
Вадос снова взглянул на меня, и подобие улыбки появилось на его бледном лице.
– Но в некотором отношении вы несправедливы к нам, сеньор. Вы не какая-нибудь пешка, вы конь.
32
Слова Вадоса, казалось, повисли в воздухе, как будто не имели отношения к происшедшему. Но от меня явно ждали ответа. Пауза, в течение которой я старался постичь смысл сказанного Вадосом, затянулась… Я глупо пробормотал:
– Неужели?
– Матерь божья! – задыхающимся голосом произнес Диас, с трудом поднимаясь на ноги.
Он угрожающе повернулся к Вадосу и не иначе ударил бы его, если бы не новый спазм, заставивший гиганта схватиться за спинку кресла, чтобы не упасть.
– Я думал, он знает, а теперь… Но ведь он не знал, Хуан, глупец, он не знал!
Диас опустил голову и медленно поводил ею из стороны в сторону.
– Итак, завтра, вероятно, будут бои на улицах, – ледяным голосом констатировал Вадос. – Мне уже все равно, Эстебан. Ты говоришь, что он не знал, а я говорю, он знал – знал достаточно, чтобы разрушить то, что мы сделали. В последние дни бремя забот оказалось тяжелее, нежели можно вынести. Я уверял себя вначале, что так будет лучше, лучше, чем позволить разрушить в огне гражданской войны мой прекрасный город. Те, кто погиб из-за нас, умерли, ничего не зная и не имея выбора. Те же, кто погибнут на войне, по крайней мере будут знать, за что они отдают жизнь.
Он понемногу взял себя в руки.
– Консуэла, – обратился он к жене, – все это не стоит того, чтобы тревожить тебя, или Пабло Гарсиа, или вас, мадам, – добавил он с полупоклоном в сторону второй дамы. – Я хотел бы, чтобы вы приступили к ужину. Хаим! – рявкнул он одному из слуг. – Отведите сеньора Диаса в другую комнату и дайте ему отдохнуть. Принесите ему лекарства и бренди, позвоните доктору Руису, если приступ возобновится. А вы, сеньор Хаклют… Я очень хотел бы, чтобы вы пошли со мной.
Я ожидал, что Диас станет возражать. Он поднял было голову, но, видно, передумал, расстегнул ворот рубашки и сжал в руке маленький золотой крестик, висевший у него на груди.
Вадос не стал смотреть, как выполняются его указания, и вышел из комнаты. Я последовал за ним, все еще не понимая до конца смысла происшедшего, но начиная подозревать. Подозрение было сродни кошмару.
Через холл и ряд комнат мы проследовали к двойной двери. Вадос сам открыл замки и включил свет.
Комната почти ничем не отличалась от гостиной: низкие кресла, маленькие столики, правда, здесь было много книжных шкафов. В одном из них скрывался большой сейф. Тяжело дыша, Вадос повернул номерной замок.
Я настороженно ждал, готовый отпрянуть, если Вадос достанет из сейфа оружие.
Дверца открылась, обнаружив ряды папок, документы и шахматную доску, на которой были расставлены фигуры.
Какое-то время Вадос смотрел на доску. Затем во внезапном порыве ярости схватил ее и с силой швырнул о стену. Фигуры разлетелись по всей комнате.
– Я чувствую себя как на исповеди, – едва слышно сказал он и провел дрожащей рукой по лбу.
Я стоял и ждал, что последует дальше. Он повернулся ко мне и улыбнулся.
– Идите сюда, сеньор Хаклют, я вам кое-что покажу. Вы причина и орудие моего спасения. Я нес непосильное бремя. Я покушался на власть бога. Вот! Смотрите! Вы все поймете.
