Марта Уэллс - Стихия огня (Иль-Рьен - 1)
Трудно было поверить в то, что среди этих зарослей был заточен Боливер… и в то, что сама Каде обитала в этой тихой пыльной комнатке.
— А может быть, им всем здесь было хорошо… в особенности после того, как исчезла твоя мать, — предположил Томас.
Каде серьезно посмотрела на него своими огромными серыми глазами.
— А мне кажется, что я чуточку симпатична тебе, хотя ты, наверное, умрешь, но не признаешься в этом.
— Признаюсь… и не умру, как видишь. — Солнечный свет, преобразованный слоем иллюзорной воды, превратил ее волосы в старинное золото. Спустя мгновение он продолжил: — Я знаю, что сказала тебе Равенна в ту ночь, которую ты провела в казарме гвардейцев. Она слишком все упростила и так поступает всегда, когда хочет добиться чего-нибудь очень нужного.
Каде хлопнула ладонью по лбу, повернулась и едва ли не рухнула в одно из деревянных кресел.
— Значит, ты все знаешь?
— Нет. Иначе мы бы не попали в подобную ситуацию. — Он улыбнулся. Однако я считаю большим комплиментом для себя, если она находит мое присутствие вдохновляющим фактором. Ведь я гожусь тебе в отцы.
— Но это ведь не так. — Каде искоса взглянула на него. — И ты не отец мне. Так ведь?
— Нет, меня тогда не было при дворе. К тому же я весьма осторожен в подобных делах, на случай если они могут сделаться важными потом. — Томас ощутил, что такими словами может нечаянно оттолкнуть ее, словно бы и впрямь вознамерился подступиться к ней с серьезными намерениями.
— Я сказала ей, что мне не нужен этот проклятый трон.
— Я знаю. Если бы ты согласилась, это сулило бы нам редкое несчастье… Момент волнующий, конечно, но тем не менее.
— Да, так я и подумала. — В затянувшемся молчании она что-то вырисовывала на полу носком своего ботинка. — Ты веришь мне?
«Сказать или нет? — думал Томас. — Но тогда разрушится та хрупкая связь, что возникает между нами». Он этого не хотел. Напротив, ему было интересно знать, что случится потом и чем все закончится. И он желал этого… так сильно, как никогда. Томас негромко промолвил:
— Как ни странно, я верю тебе.
Каде метнулась через всю комнату к полкам и, недолго постояв перед ними, взяла горшочек, украшенный белыми и голубыми колосками. Вернувшись, она сказала, глядя на колоски:
— Вот зелье фейри, которое дала мне мать. Оно позволит видеть сквозь чары. Конечно, не всегда, поскольку фейри умеют дурачить друг друга; но если они не будут видеть тебя или считать, что ты не способен заметить их, они не сумеют ничего сделать… Конечно, если ты хочешь.
«Жест этот обещает мне нечто большее, чем просто способность к магии, — подумал он. — Между нами возникает некий союз. Что же будет потом?.. Все или ничего». Стащив перчатку, он протянул ладонь.
В комнате было тихо и холодно, в отсутствии окон единственная свеча бросала багряные отблески на красные стены, оставляя все прочее в серо-черной тени. Урбейн Грандье сидел за столом, полированная поверхность приятно холодила руки, глаза его были обращены к пергаментному листку с виньеткой, обрамлявшей карту Иль-Рьена. Южная граница с Бишрой была помечена красным цветом; Умбервальд и Адер — на севере и востоке обозначались лазурью, розы сторон света и лица четырех ветров были выписаны с любовной тщательностью. Возможно, старый волшебник не мог различить в этом неровном свете литеры причудливого шрифта, которыми были выведены названия городов, рек и границ. Но глаза его были внимательны, словно бы ценить следовало буквально каждое движение пера каллиграфа.
Снаружи послышался шум, крики, возвысился чей-то голос. Дверь открылась, пропуская внутрь Донтана и одного из альсенских солдат, поддерживавших едва стоявшего на ногах Дензиля. Плечо и левая рука молодого герцога были в крови, разорванный дублет и кожаный кафтан открывали рану. В ярко освещенной прихожей находились и другие солдаты; один из юных альсенских лордов, только сегодня явившийся с войском, как раз распекал их. Урбейн Грандье протер глаза под золотыми очками Галена Дубелла и кротко сказал:
— Положите его на лежанку. И ради Бога, закройте дверь. — Грандье скривился: стоять ему мешала старая боль — ум сохранил память об увечьях, которых не испытало его тело. Пока два спутника осторожно укладывали Дензиля на кушетку, он зажег в комнате все остальные свечи. Мертвенно-бледное лицо герцога искажала боль. Следом за своим господином вошел и один из его пажей, озабоченно склонившийся над Дензилем. — Как и где это произошло? — спросил Грандье, поглядывая на обоих.
— В галерейном крыле, — ответил Донтан. Он, задыхаясь, отошел от раненого, на лбу его выступили капли пота. — Кто-то украдкой выстрелил в нас. Это разбудило спавших в стенах фейри, которые столь быстро погнались за злоумышленником, что мы не поспели за ними.
Извлекая из шкафчика кожаную шкатулку с аптечкой, Грандье прогудел:
— Этого следовало ожидать.
— Ожидать?
— Конечно. Было бы большой ошибкой видеть дураков в наших противниках. Рано или поздно они обязаны были выйти на разведку.
— Тогда они уже знают о том, что здесь альсенское войско. — В острых чертах Донтана проступил страх.
— Я бы не стал сомневаться в этом.
Донтан направился к двери, жестом пригласив за собой солдата-альсенца. Дензиль поглядел вслед молодому чародею, как и Грандье, понимая, что тот воспользуется возможностью, чтобы именем герцога дать приказания альсенскому войску и офицерам. Дензиль не собирался возражать. Светлые волосы его были пропитаны потом, он до крови искусал губы, чтобы не кричать.
«Перепачкал кровищей всю мебель… как резаная свинья», — подумал Грандье. После бедности его юных дней в Бишре изобилие Лодуна, а потом столицы и дворца изумило его. В Иль-Рьене привыкли к своему богатству, уже не замечали притока заморских товаров через торговые порты страны и изобилия плодородной земли, цены на которую позволяли прикупить ее и крестьянину, у которого завелись деньги в мошне. Не понимали и того, как такое богатство может влиять на соседей, не владеющих им.
Сухим голосом он обратился к коленопреклоненному пажу:
— Ты можешь идти. На исцеление много времени не уйдет, а твой господин сможет какое-то время обойтись без поклонения.
Мальчик слишком боялся Грандье, чтобы спорить с ним, и вышел без всяких протестов, однако несколько раз все-таки тоскливо оглянулся. Дензиль тяжело вздохнул — от усилия лоб его избороздили морщинки — и прошептал:
— Завидуешь, чародей?
Грандье не удивило, что герцог все-таки попытался произнести какую-то колкость, невзирая на все муки. Обратившись к исследованию раны, оставленной пулей в плече Дензиля, кудесник нахмурился.
