Сергей Цикавый - Замена
– …Я приду, – шептал Кристиан, и я видела только его глаза. – Я приду, мы разогреем вино – сильно разогреем, и когда оно закипит, я волью тебе его…
– Приходи.
Свет померк – и сразу же прояснился.
Я подошла к столу и положила на него трость. Алюминий покрылся коркой окалины, ручка сгорела у меня в ладони. Трость изогнулась, как лук, а набалдашник тяжелыми каплями стекал на пол.
Я вдохнула дым горящей резины, дождалась, пока смрад взорвется болью под переносицей, и повторила:
– Приходи.
18: Цветок ненастья
Я остановилась только у лестницы.
«Плохо как. Совсем плохо».
Плохо было то, что я ушла – нет, сбежала, – оставив там Элли. Плохо было сердцу, и совсем уж плохо – ногам. Я провела перед лицом рукой: за ладонью оставался призрачный след. Колени отказывались служить, и кто-то очень умный шептал: «Ты сама позвала его. И он ведь придет».
– Давай, давай, – сказала Джоан. – Вот сюда.
Меня подтолкнули, почти пронесли немного, а потом я присела, ощущая спиной ровную поверхность.
– Молодец, молодец, – приговаривала Малкольм. – Умница.
Она уминала мне плечи, усаживала, подпирала. «Это общежитие, – думала я. – Сейчас коллеги пойдут на первый урок. Нет, нет, нельзя мне сидеть».
– Руку дай… – вспыхивали слова. – Нет, черт, шею… Ага, вот так!
Укол. Шепот о том, что Мовчан дала ей этот шприц, что все ненадолго станет хорошо, какие-то химические термины… Джоан держала руку – ту самую, перебинтованную, и я чувствовала жар. И чувствовала: мне лучше настолько, что я готова спрашивать.
– Он придет?
– Нет.
– Нет?
– Нет, я сказала.
«Нет». Джоан смотрела мне в глаза, я видела ее одобрение.
– Он стал таким, чтобы растормошить меня, – сказала я.
«Я знаю», – кивнула Джоан.
…А потом ему понравилось. Так иногда бывает, когда сводит с ума боль, а потом – близкий человек, который не становится ближе. Будить можно поцелуем, можно – ударом по голове. В конце концов, заставлять кого-то жить – это уже насилие.
Новая порция наркотика ускоряла меня, свет стал просто светом, звук – звуком.
– Это прошлое, которое над тобой не властно, – ответила Джоан и уселась рядом. – Делай, наконец, выводы.
– Почему… Почему тогда я его боюсь?
Она поджала губы и кивнула:
– Глупо не бояться Келсо. Другое дело – смывать мозги в унитаз при одном его виде.
Джоан повернулась ко мне:
– Кукла Кристиана Келсо существует только вот здесь, – она ткнула пальцем мне в лоб. – В твоей памяти.
«Нет-нет, с Кристианом нельзя как с тростью! – говорил ее взгляд. – Но и ты не…»
Не – кто? Я не знала, как это назвать. Думать вдруг стало так сонно, стена стала такой удобной, и слабость понимания охватила меня всю. Я поскребла горло, нащупывая пуговицы.
А еще кто-то уже говорил мне эти слова. Кто-то другой.
– Ох ты ж боже мой, – вздохнула Джоан и расстегнула мне ворот блузки.
Ее лицо застыло, а потом расплылось в улыбке.
– Боже мой, – зачем-то повторила она, все еще улыбаясь, и встала.
– Куда ты?
– СБ забрала Элли. Надо изловить их до того, как они захотят тебя.
Джоан постучала в дверь рядом со мной, показала язык и скрылась на лестнице.
Я попыталась подняться, но не успела. Дверь распахнулась, и мне только и осталось, что смотреть снизу вверх, как в коридор выглядывает Анатоль.
– А… – сказал он, поднимая на лоб очки. – Витглиц? Вы?
Я сидела на полу, сминая полы пальто, сжимая кулаком расстегнутый ворот блузки.
– Доброе утро, – сказала я.
Мне было легко и немного совестно.
– Что вы… Давайте, вставайте, я вам помогу! В медчасть? Вызвать Мовчан?
Он помогал мне держаться на ногах, и это было тоже легко и тоже – совестно: я уже могла стоять сама.
– Если можно – чаю.
Когда он моргнул и несмело улыбнулся, я добавила:
– С сахаром.
* * *– …Мы вчетвером там лежали в темноте, и знаете, было весело. Горный кемпинг, вокруг – никого, а я рассказываю страшные истории. Эжен потребовал, чтобы я потом ходил с ним в туалет. Девочки были против, но и сами боялись. А наутро я узнал, что Эжен все-таки переспал с Рин.
Анатоль потер подбородок и рассмеялся.
– Знаете, смешно так. Я заснул, и не помню, какую страшилку рассказал последней. Может, даже что-то про Ангела.
«Смешно», – соглашалась я. Чай был самый обыкновенный: из пакетика, квартира у Куарэ – в меру замусоренной, но здесь было хорошо. Он открыл окно, чтобы я не слышала запахов, дышал в сторону – по той же причине.
И Анатоль действительно хорошо рассказывал. Смешно.
Наши кресла стояли рядом, и мы смотрели, как за окном – огромным окном – облака превратились в бледную сеть, поймавшую небо. Солнце пока не попадалось: он прожигало невод насквозь и обрушивалось на предгорье.
Под ногами сейчас и мокро и противно, и можно даже напрячься и представить себе весну, – но это все там, внизу. А здесь есть чай и тишина.
– У вас какой урок?
– Э-э… Третий, кажется.
– Третий. Мы можем пойти вместе.
«Скажет о том, что подумают другие, – я обижусь», – загадала я.
Мне думалось легко, не хотелось умирать в боли и одиночестве, и я все еще не отмыла ладонь, в которой обуглилась трость. Я прятала руку от Анатоля.
– Можем, – согласился Куарэ, ставя чашку на подлокотник. – А можем и прогулять – тоже вместе.
Я кивнула, потому что сначала услышала только слово «вместе», и Анатоль рассмеялся:
– Знали бы вы, что о вас говорят здесь… Многие бы решили, что Соню Витглиц подменили.
– Я знаю, что обо мне говорят, Куарэ.
– Серьезно?
– Да.
Солнечные лучи ложились на кожу мягко, без жара. Я раскрыла забинтованную ладонь под поющее золото, смотрела, как оно играет по невидимым линиям, словно пальцы гадалки. «Гадалка-неудачница. Где это было? В каком произведении?»
– Говорят, у вас очень красивые глаза, – сказал Анатоль.
Я повернулась к нему. Он был серьезен – и улыбался, и от этой улыбки стало еще теплее, почти жарко. Потом я вспомнила слова и отвернулась.
«Так не честно».
– Куарэ. Одолжите, пожалуйста, контейнер для линз. И раствор.
– Раствор?
– Да.
– Что-то попало вам под линзу? – обеспокоено спросил Анатоль.
Я смотрела только себе в ладонь. Хотелось получить раствор, снять линзы и покончить с этим приступом честности.
«Ну почему не какой-то другой комплимент? Почему глаза, почему так банально?»
– М-м, хорошо, идемте в ванную, – сказал он, а потом сморщил нос и досадливо пощелкал пальцами. – Нет, я сейчас, я вас позову, хорошо?
