Сергей Чекмаев - Очевидец (сборник)
– Хочешь всемирной славы? – зло бросил Камов вслед. – Думаешь, потомки памятник поставят? А новым Менгеле прослыть не боишься?!
Рудников сбился с шага, хотел развернуться, взять Камова за шкирку, словно напрудившего лужу щенка, бросить в лицо пару яростных фраз… Удержался с трудом.
– Его результатами по гипотермии и баротравмам медицина пользуется вполне осознанно. Без, как ты говоришь, ненужных рефлексий. Но никто почему-то не спешит назвать его именем клинику или исследовательский центр!
Это был не тот Камов, который шесть лет назад блистательно защитил докторскую на ученом совете и которому Кирилл предложил престижную работу в Проекте сразу после официальной части банкета.
– Мне не нужна клиника, – помолчав, медленно проговорил Рудников. – Уж ты-то знаешь лучше других…
– Знаю. Но всем не объяснишь. Нас по-другому не называют: «Проект Рудникова» и никак иначе.
– Тебя так волнует, что пишут журналисты? Раньше они делали из нас героев, а теперь – так и не дождавшись результатов – мешают с грязью.
– Да! Волнует! Потому что их читаю не только я! Жена, мама, друзья… Они ничего не говорят прямо, Кирилл. Но мне уже не верят. И я не могу запретить им думать и шептаться за моей спиной.
«Хорошо, когда только за спиной, – подумал Рудников, вспомнив Элю. – Тебе пока везет, Слава. Твое имя упоминают только вместе со мной и на вторых ролях. Обычно меня полоскают в одиночестве».
– Пятнадцать минут славы быстро превращаются в месяцы и годы ненависти, если ты не можешь обеспечить немедленный результат. И ты решил сдаться, Вячеслав? Руки опустились?
Камов заметно сник. Огонь, еще недавно полыхавший в глазах, куда-то ушел, уступив место усталости, отчаянию и неверию в собственные силы.
– Дело не во мне. Я был с тобой с самого начала и – ты прав – пойду до конца. Даже после таких ночей, – он отстраненно посмотрел на свои кисти и спрятал их за спину. Наверное, ему, как и Кириллу, тоже виделась везде чужая кровь. – Но кроме нас в Центре работают еще несколько сотен человек. И с каждым днем остается всё меньше тех, кто верит в успех. А те немногие, что не сломались, больше не гордятся своей работой и стараются пореже об этом вспоминать. Особенно на людях.
Перед солидной дверью с табличкой «Руководитель Проекта» Кирилл остановился, вставил в прорезь личную карточку. Индикатор плеснул зеленым, замок загудел и щелкнул. Рудников вошел в кабинет, досадуя про себя, что вместо привычной утренней работы придется теперь успокаивать зама, вести бесконечный разговор, в котором им обоим прекрасно известны все слова и фразы. Но Вячеслав остался снаружи. Помялся на пороге, звучно сглотнул и пригладил волосы.
Кирилл подумал, что он собирает силы на заключительную парфянскую стрелу. И не ошибся:
– Помнишь самую несмешную медицинскую шутку? – спросил Камов. – «Чем крупнее врач, тем больше у него кладбище». Если судить по результатам, ты у нас как минимум должен быть министром здравоохранения. А то и председателем ВОЗа.
«Вот и Вячеслав сдается. Если не выдержит и он – я останусь совсем один».
Надо держаться. Верить и держаться.
Только где взять еще хотя бы немного этой самой веры, когда ее не хватает уже не только на друзей и близких, но даже на тебя самого?
После работ по расшифровке генома научный мир всерьез взялся за проблему искусственного конструирования ДНК. Конечно, генетическое программирование человеческого организма пока еще оставалось делом неблизкого будущего – и не только по морально-этическим причинам, не хватало мощностей и быстродействия даже суперкомпьютеров. Но отдельные типы клеток уже поддавались перестройке, тем более что один из них, чужеродный и смертоносный, никак не хотел уступать современной медицине, несмотря на всё богатство ее арсеналов.
Сбросив на кресло надоевший пиджак, Рудников сел за стол, развернул к себе экран компьютера, старательно отводя глаза от висевшего на стене наградного листа. Каждую строчку он давно выучил наизусть, особенно ту, что набранная старинным витиеватым шрифтом красовалась в графе «Название работы»:
Кирилл Рудников, «Методы управляемой перестройки раковых клеток».
Когда-то лаконичные формулировки вселяли в него гордость и наивную веру, а теперь при взгляде на них Рудников испытывал лишь стыд и бессилие. Поэтому он старался не смотреть в ту сторону, но по закону подлости красочный бланк в застекленной рамочке упрямо лез в глаза.
Увы, теория оказалась слишком сырой и пока еще далекой от практики. Точнее – от практической пользы, словно и не было пяти лет невероятных усилий, сотен проб и тысяч неудачных экспериментов.
На первых порах веселые отмороженные лаборанты перекрестили Центр лечения рака в Центр мучения рака. Сейчас эта шутка уже не казалась такой смешной.
Да и молодежь давно утратила прежний веселый задор и чистые идеалы.
Слишком тяжело раз за разом разрабатывать новые схемы, просчитывать их, воплощать на практике… чтобы снова получить отрицательный результат.
А за каждым из них – живой человек, обезличенно названный в журнале наблюдений больным или пациентом, но всё равно живой, который вдруг получил самый фантастический на свете шанс. Шанс перестать медленно умирать.
Потому и нет до сих пор недостатка в добровольцах, несмотря на все неудачи.
Пока нет. Некоторые эксперименты заканчивались ничем, разве что удавалось чуть замедлить рост опухоли, затормозить распространение метастазов. Дать человеку лишний месяц жизни. Но чаще развитие пораженных клеток ускорялось. В некоторых случаях едва ли не в форсажном режиме. Больной сгорал от рака даже не за месяцы или дни – за считаные часы. И революционный метод лечения, в который так верил мир еще совсем недавно, превращался в изощренный способ убийства.
Тяжело, когда приходится искать последний штрих открытия методом проб и ошибок, когда приходится идти наугад, нащупывая дорогу практически вслепую. Говорят, Эдисон, пытаясь найти подходящий материал для нитей накаливания электрической лампочки, перепробовал шесть тысяч материалов.
Но у него за каждым экспериментом не стояли чужие страдания и человеческая жизнь.
Тест № 6333, рак поджелудочной железы. Результат отрицательный, ускорение роста метастазов. Показано немедленное хирургическое вмешательство.
Вот она, ночная работа Камова: новый пациент, новая схема перестройки – всё новое.
Только результат всё тот же. Очередная неудача.
В начале осени толпа у входа в Центр впервые попыталась ворваться внутрь. Точное число Рудников сразу забыл, они были для него одинаковыми, ярко-желтые листопадные дни – но, наверное, это случилось где-то в первой декаде октября.
