Сергей Андреев - Особый контроль (сборник)
— Ну и тип этот Исиро Момма! — проговорил Филипп, когда они расселись в рубке.
— Полегче, полегче, — вполголоса заметил Богданов. — Все же он вдвое старше любого из нас. Любить его необязательно, но то, что он опытен и решителен, — заметно.
— Его же боятся. Откуда взяться уважению и любви?
— А что? Мне он нравится, — заявил Томах, вызвав беглую улыбку на губах Никиты. — Серьезный, знающий, целеустремленный, немного жестковат, правда, в отношениях с подчиненными…
— Грубоват, а не жестковат, — возразил Филипп.
— В меру, в меру, дружок, кто их нас не бывает груб в иные моменты? Плохо, конечно, когда эта черта превращается в норму поведения, но, по-моему, Момма просто уверен в непогрешимости, правильности и логичности своих поступков.
— Чересчур уверен, на грани культа. — Богданов сам сел в кресло пилота. — Однако, думаю, наше решение заставит его пересмотреть шкалу личных ценностных ориентации.
— А если нет?
— Тем хуже для него. У Дария большие полномочия, просто он не привык требовать от других придерживаться тех правил, выполнение которых сам считает само собой разумеющимся. Это, кстати, большой минус ему как руководителю. А с Моммой… в случае продолжения практики фауноцида Даль-разведка сменит руководителя экспедиции. Ну, поехали?
Когг ярко-голубой стрелой вонзился в низко нависшую иссиня-фиолетовую пелену облаков. Внизу осталось серое море тумана и грязно-зеленые острова леса. А затем впереди показался летящий навстречу аппарат, как две капли воды похожий на когг десантников, и как ни старался Богданов, отвернуть не смог. Когг на всей скорости воткнулся в… громадное зеркало! Тьма хлынула в рубку, погасив сознание пилотов, как вода — тлеющие угли костра…
* * *Филипп поднял гудящую голову и в первую очередь осмотрелся, пытаясь сориентироваться и определить, что ему угрожает. К его удивлению, рубка оказалась абсолютно целой, а не разбитой вдребезги, если принять во внимание потрясший их удар. Пульт по-прежнему играл спокойной” желто-зеленой гаммой индикаторных огней, а в обзорном виоме разворачивалась в плоскость близкая планета.
— Ничего не понимаю! — подал голос Томах. — Голова гудит, будто меня здорово ушибли обо что-то твердое. И не один раз…
— Мы падаем, — показал на виом Филипп.
Станислав повернулся к молчавшему Богданову:
— Ты жив? Куда мы там падаем?
— Не знаю, — ровным голосом отозвался Никита.
— Как это — не знаю? Включай двигатель и дуй подальше от этого неуютного Триаса! Мне показалось, что мы столкнулись с чьим-то коггом. И в результате у меня от толчка случилось какое-то минутное отключение.
— Во-первых, мы столкнулись с “зеркалом”, во-вторых, со времени “толчка” прошло полтора часа, по зависимому времени, конечно, а в-третьих, мы не над Триасом.
Станислав и Филипп переглянулись, потом одновременно стали разглядывать приближавшуюся поверхность планеты.
— Да, это не Триас, — сказал Томах наконец. — Где это мы, мужики?
Богданов мельком посмотрел на него и снял с головы эмкан.
— Спроси что-нибудь полегче. Я знаю только, что когг на всей скорости “провалился” в “зеркальный перевертыш”, отсюда удар и потеря сознания. А вышли мы из “зеркала” уже здесь и теперь нас ведут на силовом поводке. Двигательная установка не включается, можете попробовать.
По рубке поползла настороженная тишина. Трое молча смотрели на мозаичное поле планеты, составленное из разноцветных, удивительно ровных квадратов. Каждый квадрат занимал площадь не менее десяти тысяч квадратных километров и с высоты напоминал обработанное поле. Однако в окне дальновидения одно из таких “полей” распалось на холмы и долины, горные страны и равнины, окутанные странным волокнистым туманом, и Филипп перестал подбирать аналоги к удивительной картине.
Когг ускорил движение, провалился вниз сразу на несколько десятков километров. Пол и потолок временно поменялись местами, потом последовал двойной рывок, и когг прочно утвердился на дне странного четырехгранного колодца с разноцветными стенами, уходящими вверх на неведомую высоту. Ошеломленные безопасники, готовые тем не менее к действию — автоматическое проявление специфики спасательской работы, въевшейся в душу и кровь, — смотрели на туманные стенки “колодца”, пропускающие ровно столько света, чтобы не напрягать зрение. Дно “колодца” имело густой черный цвет, так что казалось — его нет совсем.
— Ирония судьбы, — нарушил молчание Томах. — Случись это с кем-нибудь другим — не поверил бы!
— Ирония судьбы — это нечто вроде слепого невидимки, — возразил Богданов. — К нашему случаю сие определение не подходит, уж очень явно вмешательство какого-то заинтересованного фактора.
Станислав с минуту раздумывал, потом вдруг что-то вспомнил:
— А ну-ка проверь, двигатель все еще не включается?
Богданов посмотрел на него с удивлением, надел эмкан и через несколько секунд снял.
— Странно, команды проходят! Можем стартовать хоть сейчас.
— В этом все дело. Ты прав, нас “похитили” с определенной целью, посадили здесь специально и ждут, что мы поступим, как разумные существа.
— Не мудри.
— Ну, то есть, бегство — не критерий разумности в нашем положении. Давайте выйдем, осмотримся, взлететь мы всегда успеем, раз нам оставили эту возможность. Любопытно все же, куда нас занесло.
Спустя несколько минут, уточнив характеристики атмосферы неизвестной планеты и надев легкие “прогулочные” скафандры, они ступили на черное, как свежий асфальт, дно “колодца”.
Филипп топнул ногой: черное вещество пружинило и поглощало звук. Отойдя от когга на несколько шагов, он огляделся. Дно “колодца” было квадратным со стороной в сто-сто двадцать метров. Стены его казались стеклянными и в то же время зыбкими, колышущимися: одна из них была зеленоватой, вторая тоже зеленой, но гораздо более яркой, третья фиолетовой, четвертая белой.
Филипп коснулся рукой в перчатке зеленоватой стены. Рука свободно прошла сквозь зеленое нечто, исчезая, как в слое тумана, а он почувствовал тепло и выдернул руку.
— Что там? — подошел Богданов.
— Туман… никакого сопротивления… только руке стало тепло.
Никита осторожно повторил эксперимент: рука по локоть вошла в струящуюся зелень стены, пропав из поля зрения.
— И правда, тепло… Вероятно, какое-то физическое поле. Интересно, а другие стены?
Другие стены реагировали на прикосновение точно так же: видимое нечто не препятствовало проникновению в него твердых предметов, но давало о себе знать чувством возникающего тепла.
